Г. Иоффе

Белое дело и его эпилог

От «корниловщины» до белого дела (на Юге)

Белое движение в двух своих главных регионах — на Дону (Новочеркасск) и в Сибири (Омск) началось в разное время.

На Дону — почти синхронно с подготовкой большевиками вооружённого восстания в Петрограде. В те самые дни созданная генералом М. Алексеевым тайная организация (сначала в Смоленске, затем в Москве) нелегально направляла в Новочеркасск десятки офицеров. Несколько позднее сюда прибыли и сам Алексеев, и выпущенные из «быховской тюрьмы» (арестованные после провала «корниловщины») генералы Л. Корнилов, А. Деникин, И. Романовский, А. Марков, А. Лукомский — будущие руководители белого движения на Юге. За их освобождение поплатился жизнью бывший главковерх Русской армии генерал Н. Духонин. Он отказывался принять распоряжение ленинского Совнаркома о перемирии с немцами и был убит солдатами и матросами отряда Н. Крыленко, прибывшего в Могилев для ликвидации находившейся здесь Ставки Верховного Главнокомандующего.

В одном из домов на Барочной улице Новочеркасска в начале ноября-декабре 1918 г. и возникло ядро будущей Белой армии на Юге России. Зимой 1918 вместе с казаками атамана А. Каледина составлявшие его немногочисленные офицеры, юнкера, студенты и др. защищали от красных Ростов. Но в феврале во главе с генералом Л. Корниловым они вынуждены была уйти на Кубань. Поход этот был тяжёлым. Непроницаемые метели, ледяные дожди, штормовые ветры... И враждебное отношение населения. В историю белой героики этот поход вошёл как «Ледяной», а его участники как «первопроходцы белого движения». В конце месяца они пыталась взять Екатеринодар. Потерпев неудачу и понеся большие потери (1 марта был убит и командующий Корнилов), эта совсем маленькая «армия» вернулась на Дон, где теперь правил «прогерманский» атаман П. Краснов. Непрерывно пополняясь, она со временем превратилась почти в многотысячные «Вооружённые силы Юга России (ВСЮР) с главнокомандующим генералом А. Деникиным.

От правоэсеровской «Учредилки» до Белого дела (на Востоке)

Белое движение на востоке (в Сибири) возникло иначе. Здесь почву для него, сами того не желая, создавали правые эсеры. После того, как в начале января 1918 г. большевики распустили Учредительное собрание, большинство правых эсеров «откочевало» в Поволжье и Сибирь. Здесь в мае-июне в результате мятежа Чехословацкого корпуса (он был создан ещё при царе из пленных чехов и словаков, выразивших готовность воевать с Австро-Венгрией и Германией; после Октября его с согласия Совнаркома перебасывали на Западный фронт) Советская власть была свергнута, и правые эсеры с помощью чехословаков создали свои правительства: два наиболее сильных — Комитет Учредительного собрания (Комуч, с центром в Самаре) и Временное Сибирское правительство (с центром в Омске). В октябре 1918 г. делегаты этих и других, более мелких «правительств» собрались на Государственное совещание в Уфе и образовали Всероссийскую Директорию (с центром в Омске) во главе с правым эсером Н. Авксентьевым. Авксентьева предупреждали, что если Директория направится в Омск, то «она сунет голову в волчью пасть», поскольку в вооружённых силах Директории тон задавали реакционные офицеры, генералы, казачьи атаманы, большинство которых отвергали не только Октябрьскую, но и Февральскую революцию. Авксентьев не внял предупреждению, отвечал, что волк-де «подавится». В ночь с 18-е на 19-е ноября произошёл переворот: члены Директории были арестованы, выпровождены через Китай за границу. Верховным правителем России (фактически диктатором) был провозглашён адмирал А. Колчак.

Небольшая группа членов Учредительного собрания, закрытого в январе 1918 г. большевиками, была арестована колчаковцами и содержалась в Омской тюрьме. В декабре колчаковские офицеры-монархисты вывели их из тюрьмы, отвели на берег Иртыша и, как они выразились, отправили всех в «республику Иртыш»: расстреляли или перекололи штыками. История «учредилки» завершилась. Окончательный крест на ней поставили белые.

Поражения в преддверии победы

Белые армии Деникина и Колчака вместе с войсками генерала Н. Юденича (под Петроградом) и генерала Е. Миллера (на Севере, Архангельск, Мурманск) представляли собой огромную угрозу Советской власти.

Конечно, можно сказать, что на стороне красных было больше различных факторов, обеспечивающих им преимущество. Но военная фортуна переменчива. По крайней мере, трижды белые ставили Советскую власть в критическое положение.

Впервые это случилось летом 1918 г., когда была организована «Народная армия» Комуча, в которой находилось много будущих белогвардейцев-монархистов.

Выделялся В. Каппель. Его имя известно советским зрителям старшего поколения по фильму «Чапаев». Там есть кадры, где «каппелевцы» идут в «психическую атаку»: под пулемётный огонь в полный рост и под барабанный стук. Но это в кино.

Отряды Каппеля взяли Казань, где тогда хранился золотой запас России, и массу трофеев. Красные «зацепились» за ближайшую станцию Свияжск. Троцкий, прибыл сюда в своём «особом поезде Реввонсовета» и чуть не был захвачен отрядом Каппеля и Б. Савинкова. Этот отряд, совершив глубинный фланговый обход, подошёл к поезду Троцкого на расстояние примерно одного километра. Позднее Троцкий писал: «Судьба революции трепыхалась между Свияжском и Казанью». Если бы Свияжск пал, Москва была бы отрезана от продовольственных и сырьевых ресурсов, а дорога к ней — открыта. Но Свияжск устоял. Казань была отбита.

Весной (март-апрель) 1919 г. крайне угрожающее положение для большевиков создал Колчак. Его войска, непрерывно наступая на широком пространстве, практически вышли к Волге. В Омске и в среде союзников Колчака за рубежом ликовали, называли этот успех Колчака «полётом к Волге» и уже готовы были видеть в ней начало полной победы: ведь создавалась перспектива стыковки войск Колчака с армией Дениина и открывалась дорога в центр Советской республики! Глава финского правительства К. Г. Маннергейм предлагал двинуть 100-тысячный корпус на красный Петроград в обмен на признание Колчаком независимости Финляндии. Колчак ответил, что это компетенция будущего Учредительного собрания. Генерал Н. Юденич своими малыми силами Петроград взять не смог. А в Москве принимались экстренние меры. Шла широкая мобилизация. За голову Колчака была даже назначена огромная премия: 7 миллионов долларов!

Но если для Комуча после взятия Казани и для Колчака после «полёта к Волге» путь на красную Москву открывался, то Деникина боевой путь уже фактически подвёл к Москве. В сентябре-октябре казалось, что фронт красных на этом направлении развалился. Белые взяли Орёл и Курск, подходили к Туле. Впоследствии некоторые белые эмигранты утверждали, что им уже слышался перезвон московских колоколов. А в Москве создали подпольный партийный комитет, готовились к переходу на нелегальное положение. Многие учреждения эвакуировались в Вологду.

Белые потерпели поражение на пороге возможной победы. Проявилась ли в этом их обречённость? Да, большую роль играли идеология, политика и т.д. И всё же, думается, в конечном счёте не они решали исход войны. Большевистский лозунг «За власть Советов!» был определённее и намного привлекательнее, чем не вполне ясный лозунг белого движения — «Непредрешение» (до свержения власти большевиков). Но прежде, чем под этим лозунгом потерпеть поражение, под ним же белые захватили огромную территорию с многомиллионным населением и почти дошли до красной Москвы. Проиграли они всё- таки на поле боя...

Вряд ли бывшие царские генералы потерпели поражение от Будённого, Чапаева и других «мюратов» из народных глубин. Не надо забывать, что в Красной армии в Гражданскую войну служили 75 тысяч тоже бывших офицеров и генералов старой, царской армии. Политическое руководство Советской республики сумело создать из своей страны военный лагерь — «военный коммунизм». Вожди Белого дела, Верховный правитель А. Колчак создать в противовес красным «военный антикоммунизм» не смогли. Над ними тяготели порядки и обычаи старой государственной власти.

Закат Белого движения

Этот закат следует приурочить примерно к периоду: осень 1919 — весна 1920 г. (исключение составляет Русская армия генерала П. Врангеля, которая продержалась в Крыму до ноября 1920 г.).

Во второй половине ноября близкой к полному поражению оказалась Северо-Западная армия генерала Н. Юденича, стремившаяся захватить Петроград (22 января 1920 г. Юденич издал приказ о её ликвидации). В первых числах февраля 1920 г. генерал Е. Миллер эвакуировал в Норвегию небольшую Северную армию, занимавшую территорию по берегам рек Пинега, Мезень, Печора и некоторых уездов Вологодской губернии (войска так называемого Временного правительства Северной области с центром в Архангельске). Но то были вспомогательные, так сказать, поддерживающие силы Белого движения. Главные его вооружённые силы действовали на Юге (Вооружённые силы Юга России генерала А. Деникина) и на Востоке (армия адмирала А. Колчака, признанного другими белыми лидерами Верховным правителем России).

В середине октября 1919 г. началось отступление колчаковских войск. 15 ноября была сдана столица Верховного правителя — Омск. Омское правительство, а затем и сам Колчак эвакуировались на восток. В декабре Колчак передал власть Верховного правителя России Деникину, но тот отказался её принять: связь с Сибирью отсутствовала, да и положение самих деникинских войск было тяжёлым. После летних побед, которые вывели деникинцев на дальние подступы к Москве, началась полоса их неудач и поражений...

Между тем эшелон с Колчаком, медленно — двигаясь по невероятно перегруженной Транссибирской магистрали, дошёл до Иркутска. Здесь и начались далеко не чистые игры вокруг русского Верховного правителя. Власть тут уже находилась в руках эсеро-меньшевистского Политцентра. Без выдачи ему Колчака Политцентр грозил блокировать пропуск эшелонов с чехословаками и другми инстранцами на восток. И Колчака выдали. Его допрашивали, видимо, для предполагавшегося суда. Но скоро Политцентр был устранён большевистским Иркутским ревкомом. Колчак вместе со своим премьер-министром В. Пепеляевым оказались в его руках. Допросы прекратились.

Между тем армия Колчака отходила в тяжелейших условиях зимы 1920. Это был поистине трагический «Ледяной поход». Жуткие морозы, голод, тиф, нехватка обмундирования, постоянные нападения партизан... Люди гибли тысячами и тысячами. Командовавший этой отходившей армией генерал Владимир Каппель, у которого были ампутированы обмороженные ступни, — причём из-за отсутствия мединструментов операция делалась простым ножом, без всякой анестезии — не щадя и себя (его привязывали к седлу коня), вёл войска к Иркутску. Стремясь спасти гибнувших в этом страшном походе людей, он отдал приказ, разрешавший либо переходить к шедшим по пятам красным, либо расходиться по сёлам. Оставались самые мужественные и стойкие. С ними Каппель рассчитывал освободить Колчака, захватить золотой запас, соединиться с атаманом Г. Семёновым в районе Читы и образовать новый фронт. Но в конце января он умер от воспаления лёгких. Армию повёл генерал С. Войцеховский. Он подошёл к Иркутску, потребовал выдачи Колчака, обещая в случае принятия его требования обойти город и уйти на восток. Уже находившийся в тюрьме Колчак, каким-то образом узнав об ультиматуме Войцеховского, передал своей гражданской жене А. Тимиревой (тоже арестованной) записку (её перехватили), в которой писал, что это лишь «ускорит неизбежный конец». Так и произошло. В ночь с 6-го на 7-е февраля Колчак и В. Пепеляев были расстреляны по приговору Иркутского ревкома. Но вряд ли этот приговор обошёлся без «руки Москвы». Узнав о расстреле Колчака, «каппелевцы» Войцеховского не стали штурмовать Иркутск, ушли к Байкалу, в Читу.

Другие части армии Колчака отошли в Маньчжурию и Китай, рассеялись или присоединилась к атаманам полубандитских отрядов, которые действовали в этих районах. Позднее, уже летом 1922 г., многие бывшие колчаковцы перебрались во Владивосток, где тогда « земским правителем» и командующим «Земской ратью» стал колчаковский генерал-монархист М. Дидерихс.

В мае 1920 г. в Омске судили 22 высокопоставленных колчаковца. Четверо — заместитель премьер-министра А. Червен-Водали, министр труда Л. Шумиловский, министр транспорта, инженер А. Ларионов и глава Восточного отдела партии кадетов В. Клафтон — были приговорены к расстрелу. Они подали во ВЦИК прошения о помиловании. Ларионов писал, что надеется на возможность хотя бы когда-нибудь послужить Родине, котрую объединяет и восстанавливает новая власть. Прошения Москвой были отклонены.

Вооружённые силы Юга России (деникинцы), достигнув пика успехов летом 1919 г., затем начали постоянно и фактически беспорядочно отступать. Это завершилось новороссийской катастрофой, в результате которой лишь небольшй части деникинской армии удалось уйти в Крым. На совещании в Феодосии Деникин сложил с себя командование Вооружёнными силами Юга России.

Главнокомандующим стал генерал П. Врангель. Деникин же вместе со своим начальником штаба генералом И. Романовским отбыл в Константинополь. Остановились в русском посольстве. Когда Романовский вошёл в вестибюль, к нему быстрыми шагами подошёл офицер-доброволец и дважды выстрелил в него. Впоследствии установили, что убийцей был некто М. Хайрюзин, член монархической организации, считавшей, что в командование Добровольческой армии глубоко проникло масонство и погубило её. Не исключено, что покушение готовилось и на самого Деникина, считавшегося чуть ли не либералом. Он уехал во Францию, где жил бедно. Написал там замечательный труд — «Очерки русской смуты», — до сей поры являющийся одним из лучших по истории революции и Гражданской войны.

В начале ноября 1920 г. Красная армия прорвалась в Крым. Ей содействовала Повстанческая армия анархиста Н. Махно. Эта армия и некоторые другие, ей подобные, представляли собой особую силу Гражданской войны. Лозунг Махно был: «Против всех угнетателей, всегда и везде!». В соответствии с ним махновцы выступали то против «белого самодержавия», то против «красного комиссародержавия».

Русская армия Врангеля (примерно 50 тыс. чел.) на заранее подготовленных судах покинула Крым. В. Маяковский с большой эмоциональностью описал прощание последнего белого командующего с Родиной:

И <…>
как от пули падающий,
на оба колена
упал главнокомандующий.
Трижды
землю
поцеловавши,
трижды
город
перекрестил...
Под пули
в лодку прыгнул.
— Ваше превосходительство,
грести?
— Грести!

Сгущались сумерки. Корабли уходили всё дальше в море, и тысячи людей, сгрудившись у бортов, со слезами на глазах вглядывлись в уходвшую родную землю. Огни далёкие бежали на том, на русском берегу...

Белое движение в России практически прекратило своё существование. Но идея борьбы за возрождение «белой» России не умерла.

В Маньчжурии и Китае

Как уже отмечалось, большинство белых, воевавших главным образом в армии Колчака, ушли в Маньчжурию и Китай. Основная масса беженцев сосредоточилась в Харбине. Жизнь большинства была невыразимо тяжёлой. Бывшие полковники и даже генералы становились извозчиками, продавали квас. Японские и китайские милитаристы использовали их в своих интересах. Бывшие колчаковцы находили ответ. Один из эмигрантских поэтов, А. Несмелов, писал:

...Но всё же, конторская мымра, —
Сам Ленин был нашим врагом!

Хотя знаменитый сборник «Смена вех» вышел летом 1921-го г. в Праге, родоначальниками изложенных в нём идей были в основном бывшие деятели колчаковского режима: заведующий пропагандистско-агитационным отделом Н. Устрялов, министр иностранных дел Ю. Ключников и др., обосновавшиеся в Харбине. В соответствии с их взглядами никакая революция не в состоянии полностью искоренить исторически традиционные основы нации, общества, государства. Раньше или позже наступает этап революционного перерождения, и национальное государство с теми или иными изменениями неизбежно возрождается. И сменовеховцы призывали к сотрудничеству с Советской властью, которая — хочет того или нет, — по их мнению, уже содействует этому процессу. Сменовеховство получило распространение среди белых эмигрантов и в Европе. Поддерживалось оно одно время и в СССР. Увы, сам Устрялов, этот глубокий мыслитель, и другие сменовеховцы позднее разделили трагическую судьбу тысяч жертв сталинских репрессий.

Среди харбинских беженцев был распространён и монархизм, но своих крупных деятелей они не выдвинули, стремились держать связь с находившимися в Европе генералом Врангелем и великим князм Николаем Николаевичем. Со временем наиболее антибольшевистски настроенные стали усваивать фашистские идеи.

Так, бежавший из СССР некий К. Родзаевский образовал Русскую фашистскую партию (РФП). В конце 1933 г. он предложил объединить все эмигрантские фашистские группы и группки. Поддержка была получена от проживавшего в США, бывшего врангелевца А. Вонсяцкого и его Всероссийской фашистской организации (ВФО). В результате возникла Всероссийская фашистская партия (ВФП). Впрочем, альянс Родзаевского и Вонсяцкого продолжался недолго.

Но, несмотря на разъединения или объединения этих партий и примыкавшихк ним групп, их наименования «русская», «российская», «всероссийская» и т. п. были блефом. Фашизма в эмигрантской «белой России» не получилось.

В 1945 г., после вступления Советской армии в Маньчжурию, Родзаевский подал прошение о разрешении вернуться в СССР. В письмах маршалу Р. Малиновскому и Сталину он отрекался от своей бывшей деятельности и выражал готовность трудиться на пользу Советской власти. Ему разрешили. Но в СССР он был арестован и в августе 1946 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда вместе с атаманом Г. Семёновым и другими расстрелян.

В Турции

В эмиграции некоторые бывшие кадетские лидеры упрекали и осуждали Врангеля за почти целый год борьбы с большевиками с крымского плацдарма, тогда как, считали они, было совершенно ясно, что борьба эта уже безнадёжна и, кроме новых жертв, ничего не принесёт. Врангель отвечал, что он не хуже этих «умных людей» понимал, что в Крыму белым против России не устоять. Но его задача заключалась в ином: выиграть время для организованной эвакуации Русской армии за рубеж, с тем чтобы впоследствии, при новых обстоятельствах, возобновить Белое движение.

По соглашению с турецкими и антантовскими властями врангелевцы были рассосредоточены: 1-й армейский корпус генерала А. Кутепова (25 тысяч) расположился на острове Галлиполи. Донской корпус генерала В. Абрамова (20 тысяч) — недалеко от Константинополя, на Чалтадже; 15 тысяч кубанцев — на острове Лемнос. Военные суда отвели в порт Бизерта. Но антантовские руководители, считавшие, что белое дело проиграно окончательно, не желали оказывать ему длительную поддержку. Они потребовали расформировать врангелевские воинские части и перевести их солдат и офицеров на положение беженцев. Это означало бы прекращение серьёзной материальной помощи. В ответ в Галлиполи начали готовиться к походу на Константинополь, угрожая «силой пройти на север, в славянские страны». План, разработанный начальником штаба генерала А. Кутепова генералом Б. Штейфоном, вполне мог оказаться успешным, поскольку антантовских войск в Константинополе было мало. Здравый смысл, однако, взял верх. Врангель рассчитал: коль скоро в его руках находятся вооружённые силы, он и должен возглавлять всё «русское беженство» до той поры, пока армия в новых обстоятельствах не разгромит большевизм в России. В апреле 1921 г. в Константинополе при Врангеле был создан Русский совет, в который вошли представители различных общественных и торгово-промышленных организаций (среди них: епископ Вениамин (Федченков), А. Гучков, князь П. Долгоруков, В. Шульгин и др.).

Врангель стремился держать армию вне политики, вне партий, но пропаганда «надпартийности» далеко не у всех встречала отклик. В ходе Гражданской войны монархизм не был популярен, но сейчас маски можно было сбросить, и монархизм явил своё лицо.

Рейхенгальский съезд

Зимой 1921 г. в Берлине был создан Временный русский монархический союз во главе с крайне правым депутатом IV-й Государственной думы Н. Марковым 2-м, М. Таубе и А. Масленниковым. В конце мая того же года в баварском курортном городке Рейхенгаль открылся «общероссийский» монархический съезд. Он длился более недели. В зале присутствовало около 120 человек — делегатов русских монархических организаций из разных стран. Масленников выступил с докладом «Об идеологии российской императорской власти».

По мнению докладчика, отличительная психологическая черта русского народа — «стихийная смена рабской подчинённости бунтарским анархизмом». При таком положении авторитетной властью для народа не могут быть ни «словоохотливый неудачник от адвокатуры» (т. е. Керенский. — Г. И.), ни «честолюбец-профессор, который, ныряя между конституционной монархией и демократической республикой, то ругался, то обнимался с социалистами, меняя, как перчатки, свои ориентации» (Милюков. — Г. И.), ни «добродушный князь, который, стоя уже у кормила правления, не нашёл в себе сил, чтобы бороться с возрастающей анархией» (т. е. первый премьер Временного правительства Г. Львов. — Г. И.), ни «организатор террористических убийств и разных ограблений, который посылал экзальтированную молодёжь на явную смерть, а сам позорно сбежал из Учредилки от крика полупьяного матроса» (В. Чернов. — Г. И.). Не пощадил Масленников и белых генералов. «Крушение власти Колчака и Деникина, — сказал он, — наглядно показало, что народные массы ни в каком генерале не признают носителя верховной власти».

Но кто же тогда, по Масленникову, может стать авторитетной властью для России?

«Сугубо прав был Ульянов-Ленин, — заявил Масленников, — что в России может быть только власть монарха или власть большевиков». И он призвал к установлению власти «законного царя из дома Романовых на основании закона о престолонаследии».

Выступивший писатель И. Наживин настаивал на объединении всех монархических течений, чтобы в будущем, после свержения большевиков, созвать в России Великое национальное собрание, которое и решит, кому быть царём.

На четвертый день заседания съезда приняли резолюцию, в которой, в частности, говорилось: «Съезд признаёт, что единственный путь к возрождению великой, сильной и свободной России есть восстановление в ней монархии, возглавляемой законным монархом из дома Романовых, согласно основным законам Российской империи».

Но какой должна была стать восстановленная монархия — самодержавной или конституционной — оставалось не вполне ясным. Правда, в одном из выступлений Марков 2-й напомнил свой давний ответ знаменитому адвокату Ф. Плевако, утверждавшему, что русскому народу давно «пора надеть тогу гражданина». «Не римская простыня нужна русскому народу, — ответил тогда Марков 2-й, — а тёплый романовский полушубок». Теперь в Рейхенгале к «романовскому полушубку» Марков 2-й предлагал добавить «тугую трёхцветную опояску и хорошие ежовые рукавицы».

Избранному на Рейхенгальском съезде Высшему монархическому совету (в него вошли Марков 2-й, А. Ширинский-Шихматов, А. Масленников) не удалось добиться единства монархического движения. Экстремизм совета отталкивал тех монархистов, которые считали, что необходимо извлечь уроки из всего случившегося во время революции и учитывать те перемены, которые произошли в России со времени Гражданской войны.

Раскол выявлялся всё ощутимее. Главное — монархистам по-прежнему не хватало всеми признаваемого кандидата на престол.

Некоторые из эмигрантов обратились к уже испытанному орудию мести — террору. Летом 1922 г. бывшие белогвардейцы Р. Шабельский-Борк и С. Таборицкий совершили покушение на П. Милюкова, выступавшего с докладом в Берлинской филармонии. Они кричали, что будут мстить за царя. Но убили не Милюкова, а В. Набокова (отца будущего знаменитого писателя), пытавшегося защитить Милюкова. В мае 1923 г. в Лозанне тоже бывшие белогвардейцы М. Конради и А. Полунин убили советского дипломата В. Воровского. Позднее, в июне 1927 г., Б. Коверда застрелил в Варшаве посла П. Войкова: летом 1918 г. Войков являлся членом исполкома Уралоблсовета, расстрелявшего царя и его семью.

Террористов судили как лиц, действовавших по личной инициативе, но не исполнителей планов каких либо организаций. Впрочем, тут не всё осталось вполне ясным. По некоторым данным, можно заключить, что, например, за Конради и Полуниным стояли А. Гучков и связанные с ним лица.

Кирилловцы и николаевцы

В эмигрантских монархических кругах вопрос о легитимности престолонаследия не сходил с повестки дня. Было немало таких, кто ставил под большое сомнение (или отвергал) итоги работы колчаковского следователя Н. Соколова, пришедшего к выводу, что вся царская семья была уничтожена в Екатеринбурге летом 1918 г. Не верила в гибель Николая II и его мать, вдовствующая императрица (жена Александра III) Мария Фёдоровна, жившая в Дании. Известное основание для сомнений давала и сама Москва, официально объявившая о расстреле только одного бывшего царя и скрывшая факт расстрела царицы и царских детей.

Оставляя открытым вопрос о смерти Николая II, его семьи, а также великого князя Михаила Александровича (убитого в июне 1918 г. под Пермью), некоторые монархисты-эмигранты препятствовали тем Романовым, которые, кажется, готовы были заявить о своих правах. В некоторых кругах с вниманием отнеслись к появлению в 1921 г. в Берлине «Анастасии», объявившей себя «чудом спасшейся» младшей дочерью Николая II. Эпопея с этой Лжеанастасией затянулась на годы. Ныне она похоронена в Германии, в усыпальнице герцогов Лейхтенбергских, на могиле надпись: «Имя ее Господь Бог веси». Впрочем, впоследствии появлялись всё новые «Анастасии». Да и не только они.

Между тем всё отчётливее обозначалось противостояние сторонников двух основных претендентов на возглавление русского монархического движения за рубежом: двоюродного брата Николая II, великого князя Кирилла Владимировича, и дяди — великого князя Николая Николаевича.

Накануне февральских событий 1917 г. Кирилл Владимирович командовал Гвардейским морским экипажем. Уже 1 марта он, как говорили многие, с красным бантом в петлице якобы явился в Государственную думу, чтобы засвидетельствовать свою лойяльность новой власти. Впоследствии монархисты, отвергавшие его права на престол за брак на лютеранке, ставили ему в упрёк и это.

Великий князь Николай Николаевич с начала Первой мировой войны возглавил русскую армию. В августе 1915 г. царь сместил его, приняв на себя Верховное главнокомандование и назначив Николая Николаевича наместником на Кавказе. В первые мартовские дни 1917 г. великий князь (как и другие генералы — главнокомандующие фронтами) направил Николаю II телеграмму, рекомендуя ему отречься от престола. Вскоре после падения монархии Николай Николаевич уехал в Крым. Одно время обсуждался вопрос о руководстве им всем Белым движением, но мысль эту отклонили как несоответствующую политике «непредрешенчества».

В августе 1922 г. Кирилл Владимирович решился издать манифест, в котором провозгласил себя «блюстителем русского престола» до выяснения судьбы Николая II, его семьи и великого князя Михаила Александровича. Сей шаг не нашёл, однако, поддержки в значительной части монархических кругов эмиграции.

РОВС

Генерал П. Врангель, командовавший Русской армией, которая во многом уже перешла на положение рабочей силы и находилась главным образом в Болгарии и Сербии, по-прежнему стремился держать её вне политики. Это должно было содействовать сохранению единства армии под его командованием. Осенью 1924 г. при поддержке великого князя Николая Николаевича и генерала А. Кутепова им была создана сильная организация — Российский общевоинский союз (РОВС). Она должна была сплачивать (через специальные отделы; штаб-квартира — в Париже) бывшие воинские части, находившиеся в разных странах. По некоторым данным, при создании РОВСа его отделы насчитывали до 100 тыс. чел. В «Положении о Российском общевоинском союзе» говорилось, что основным принципом РОВСа является беззаветное служение Родине, непримиримая борьба с коммунизмом и что РОВС стремится к сохранению основ и традиций и заветов Русской Императорской армии и армий белых фронтов гражданской войны в России. Руководство РОВСом никогда не оставляло планов организации новых походов против Советской России. Если разработкой таких планов занимался сам Врангель, генерал А. Кутепов и другие генералы, то идеологическую основу Белого движения и РОВСа прежде всего создавал известный философ, публицист и историк Иван Ильин (его выслали из России в 1922 г., наряду с другими представителями дореволюционной профессуры).

Отношения Врангеля с Высшим монархическим советом, настойчиво пытавшимся навязать армии монархизм, оставались напряжёнными. Некоторые расхождения имелись и с проживавшим в Шуаньи (Франция) Николаем Николаевичем. Но время шло, солдаты и офицеры всё больше рассеивались по разным странам (кто-то возвращался в Россию), и влияние Врангеля слабело. Не желая, однако, подчиниться «императору Кобургскому», то есть Кириллу Владимировичу (его «двор» находился в немецком городе Кобурге), Врангель в конце концов заявил, что будет «счастлив повести армию за Николаем Николаевичем».

Однако Кирилл Владимирович и его сторонники — «кирилловцы» — не отступали. В августе 1924 г. Кирилл Владимирович объявил себя уже императором всероссийским, а своего сына, Владимира Кирилловича, — наследником престола. Программа Кирилла отвергала иностранную интервенцию как способ свержения Советской власти и делала ставку на антибольшевистские силы внутри России. А для того, чтобы сплотить эти силы, полная реставрация дофевральских порядков была объявлена невозможной. Кирилл Владимирович соглашался даже на сохранение Советов (!), но при условии восстановления монархии.

Операция «Трест»

Сторонники великого князя Николая Николаевича («николаевцы») выразили резкий протест «императору» Кириллу. В ноябре 1924 г. Николай Николаевич принял на себя руководство всеми формированиями и организациями, объединёнными РОВСом. В окружении Николая Николаевича и Врангеля по-прежнему жили идеей антибольшевистского похода. Здесь ловили любое известие из России об антисоветском движении, о возникновении в России подпольных организаций и групп, ведущих антибольшевистскую работу. Ещё в начале 20-х гг. ГПУ осуществило крупную оперативную акцию: создало фиктивную организацию под кодовым названием «Трест». Её цель заключалась в содействии расколу правых сил эмиграции и подрыве активности РОВСа. Вербовка в агентуру ГПУ шла на самых ровсовских верхах.

Но у Врангеля (он жил сначала в Югославии, а потом переехал в Брюссель) и некоторых лиц его окружения с самого начала возникли подозрения относительно «Треста»: это ни что иное, как хитрая чекистская ловушка, считали они. Врангель предупреждал Николая Николаевича и генерала А. Кутепова, пошедших на контакт с «Трестом», что они могут оказаться «всецело в руках советских азефов» и что «от этого дела следует отойти». Но предостережениям ни сам Кутепов, ни кутеповцы не вняли: слишком соблазнительной представлялась перспектива внедриться, как они думали, в антисоветские силы внутри России. Дело дошло до того, что руководителя «Треста», завербованного ГПУ А. Фёдорова-Якушева (между прочим, дальнего родственника бывшего царского министра А. Ф. Трепова), принимал сам Николай Николаевич.

Якушев убеждал своих собеседников, что «Трест» глубоко проник в руководящие советские круги. «Вы знаете, что такое “Трест”? — говорил он. — “Трест” — это измена Советской власти, которая поднялась так высоко, что вы не можете себе даже представить». И следовал естественный вывод: эмиграция обязана учесть это, стать силой, содействующей «Тресту».

Один из идеологов Белого движения, В. Шульгин, в конце 1925 — начале 1926 г. решился под покровительством «Треста» побывать в Советской России, познакомиться с жизнью в Москве, Ленинграде, Киеве. Он благополучно вернулся назад. Вернувшись, по согласованию с руководством «Треста», написал книгу «Три столицы», в которой проводил мысль о начавшемся перерождении большевизма и необходимости новых подходов эмиграции к борьбе с большевиками. Рукопись книги выслали в Москву (в «Трест»), её просмотрели в ГПУ и... санкционировали к изданию. Эта поездка позднее дорого обошлась Шульгину: в эмигрантской среде он утрачивал доверие.

На его долю выпала нелёгкая участь. В 1945-м г. в Югославии, арестованный СМЕРШем, он был осуждён на 25 лет тюремного заключения. Отсидел 15 лет и, освобождённый досрочно, жил во Владимире в доме для престарелых, много писал. Одна из его последних рукописей называется «Опыт Ленина». Любопытно, но в ней Шульгин высказывал мысль, что опыт советского строительства следовало, может быть, довести до конца: «Великие страдания русского народа к этому обязывают. Пережить всё, что пережито, и не достичь цели? Нет! Опыт зашёл слишком далеко».

Не исключено, что эта книга была написана Шульгиным как «мандат» для разрешения выезда в США, где жил его сын. А вообще Шульгин оставался верен перспективе, о которой писал ещё в Гражданскую войну: «Придёт некто, большевик по энергии, националист по убеждению. У него нижняя челюсть одинокого вепря, человеческие глаза и лоб мыслителя».

В 1927 г. «Трест» «лопнул»: бежавший в Финляндию член и агент ГПУ некий Н. Опперпут-Стауниц (ранее он был связан с Б. Савинковым) разоблачил «игру» ГПУ с белой эмиграцией.

Созданная Кутеповым так называемая «Внутренняя линия» летом 1927 г. попыталась организовать террористические акты в Москве и Ленинграде. Руководили ими Мария Захарченко-Шульц, Н. Опперпут, В. Ларионов и др. Не исключено, что Опперпут заранее информировал ГПУ, потому что ничего существенного террористическим группам сделать не удалось. Большинство их участников были уничтожены или арестованы чекистами.

Зарубежный съезд

4 апреля 1926 г. в Париже, в отеле «Мажестик», открылся «Зарубежный съезд», который был призван легитимировать Николая Николаевича как «национального вождя». Присутствовало около 500 делегатов из 24 стран. Председательствовал на съезде П. Б. Струве, прошедший с конца XIX в. большой и сложный политический путь. Он начинал марксистом (как один из основателей социал-демократической партии в России), затем стал либералом, в годы Гражданской войны примкнул к Белому движению (в правительстве Врангеля занимал пост министра иностранных дел), а в эмиграции — к монархистам-«николаевцам».

Биограф Струве С. Франк писал, как однажды в 1927 г. он напомнил Струве о его радужном настроении в марте 1917 г., вызванном революцией и крахом монархии. «Дурак был!» — коротко и мрачно ответил Струве.

Зарубежный съезд ставил своей задачей объединить под главенством великого князя Николая Николаевича как можно более широкие круги белой эмиграции. Лидеры Верховного монархического совета в своих выступлениях говорили, что, оставаясь верными монархическому знамени, они, тем не менее, ради единения под главенством «верховного вождя» Николая Николаевича, временно готовы не разворачивать это знамя. В ответ конституционные монархисты заявляли, что в таком случае и они согласны на компромисс. Сам Николай Николаевич, находясь в своей резиденции в Шуаньи, тоже высказывался за компромисс, говоря, что согласен «не предрешать будущих судеб России».

И тем не менее придти к полному единству съезду не удалось. Особенно это проявилось при попытке создать постоянный руководящий орган — «Российский зарубежный комитет». Тем, кто выражал сомнения в своевременности такого комитета, представители крайне правых открыто угрожали «правой стенкой». Объединительную задачу съезд не выполнил: монархическая, как и любая другая эмиграция, политически была глубоко расколота (демократические и либеральные элементы эмиграции вообще не приняли участия в съезде).

Многие делегаты в своих выступлениях говорили, что видят наиболее мощную силу, способную противостоять большевизму и искоренить его последствия, в поднимающемся в Европе фашизме. В. Шульгин даже попытался дать лозунг: «Фашисты всех стран, соединяйтесь!».

Жизнь, однако, брала своё, путая политические карты. Европейские правительства одно за другим признавали большевистскую власть, новая экономическая политика (НЭП) порождала надежды на буржуазные перемены в Советской России и перерождение большевизма. Идеи «сменовеховства» получали понимание и поддержку. Один из лидеров «сменовеховства» проф. Н. Устрялов писал, что и под красными звёздами Кремль останется символом исторической государственности России, что многие национальные традиции неискоренимы, неизбежно возродятся и преодолеют «революционный разрыв».

В 1935 г. Устрялов вернулся из эмиграции (из Харбина) в Советскую Россию, вполне сознавая всю опасность такого шага. «Что ж, — писал он, — если государству потребуются мои кости, я готов». Он был расстрелян в 1937 г. за «контрреволюционную деятельность».

Становилось популярным движение евразийцев. Его сторонники утверждали, что большевизм возродил национально-государственную специфику России, продолжил её исторические традиции с учётом перемен, порождённых социальными переворотами 1917 г., с которыми уже нельзя не считаться. Сменовеховцы и евразийцы призывали к определённому примирению с Советской властью (позднее эмигрантский писатель Р. Гуль назвал эти призывы «иллюзией примиренчества»).

В таких условиях внутриэмигрантская борьба (в частности, противостояние «кирилловцев» и «николаевцев»), многим представлялась уже бессмысленной, если не карикатурной. Как писал один из эмигрантских публицистов Н. Снесарев, «выбирать при данных условиях царя в России — это то же самое, что вынимать голой рукой из кипящего котла с ухой намеченного ерша, когда их варится в котле 1000 штук».

Еще в конце 1925 г. Врангель писал В. Шульгину: «Боюсь, что, кроме мелких дрязг, в зарубежной русской жизни в настоящее время ничего нет». Российская эмиграция превращалась в отыгранную политическую карту. В 1928 г. Врангель умер. Существовало подозрение, что его отравили агенты ГПУ. «Новый журнал» (Нью-Йорк) опубликовал интервью с дочерью Врангеля, живущей в США. Она рассказывала, что неожиданно в Брюссель к денщику Врангеля приехал его брат-моряк. Побывал у брата и уехал. Сразу после этого Врангель заболел то ли тяжёлым гриппом, то ли тифом и вскоре скончался.

Неясно, однако, почему с такой лёгкостью допустили незнакомого человека в дом Врангеля. Ведь все уже знали, например, о сущности «Треста». После себя Врангель оставил интересные «Записки».

В 1929 г. скончался великий князь Николай Николаевич. В январе 1930 г. вся эмиграция была потрясена исчезновением главы РОВСа генерала Александра Кутепова. Только через много лет выяснилось, что его похитили советские агенты на конспиративной квартире в Париже. По одним данным, он там и скончался, по другим — на теплоходе, шедшем в советский порт. До сих пор неясно, кто же из «Внутренней линии» РОВСа выдал Кутепова чекистам. Через много лет подозрение пало на добровольческого генерала Б. Штейфона, по некоторым предположениям, завербованного ГПУ (во время 2-й Мировой войны он командовал «Русским заграничным корпусом» в Югославии, сотрудничавшим с немцами). Но подтверждений этому нет.

Финал

В сентябре 1937 г. судьба Кутепова постигла сменившего его генерала А. Миллера (во время Гражданской войны командовал белыми войсками Временного правительства Северной области; административный центр — Архангельск). Он исчез в Париже так же внезапно, как и Кутепов, но на этот раз следствие установило тех, кто его выдал. Это были бывший командир Корниловского полка генерал Н. Скоблин, его жена — звезда русской эстрады певица Н. Плевицкая и бывший член Временного правительства (заместитель министра торговли и промышленности) С. Третьяков. Все трое оказались советскими агентами (по некоторым свидетельствам, Третьяков даже установил подслушивающее устройство в помещении РОВСа). Казалось бы, похищение генерала Миллера не было мотивировано, как похищение Кутепова семь лет назад: ведь в 37-м г. РОВС уже не представлял такой опасности, как в 30-м. Однако в НКВД, по-видимому, опасались, что Миллер либо вошёл, либо войдёт в контакт со спецслужбами фашистской Германии, а это могло усилить РОВС. Генерала Миллера доставили в тюрьму на Лубянке. Там его позднее и расстреляли.

Скоблин сразу же исчез из Парижа, судьба его туманна. Третьяков в 1941 г. попал в руки немцев и был расстрелян. Только Н. Плевицкая, оказавшись в 1937 г. на скамье подсудимых французского суда, была осуждена и скончалась в тюрьме в октябре 1941 г.

Начало Второй мировой войны внесло глубокий раскол в численно всё уменьшавшуюся среду бывших участников Белого движения. Большинство заняло оборонческую позицию, призывая содействовать Красной армии в борьбе с Гитлером. Её, например, полностью разделял генерал Деникин. Среди белых эмигрантов появилось много так называемых совпатриотов. Но немногие бывшие белогвардейцы (например, генерал П. Краснов, Г. Шкуро, Султан Гирей-Клыч) сотрудничали с гитлеровцами, а некоторые подчинённые им подразделения принимали участие в боях с Советской армией. Впрочем, это уже вряд ли можно считать продолжением Белого движения.

В 80-х гг. один из самых лучших наших поэтов, ныне покойный Роберт Рождественский, побывал на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа (под Парижем), на котором похоронены многие бывшие белые воины. Он написал стихотворение о белых, пронзительнее которого читать не довелось.

Здесь похоронены
сны и молитвы.
Слёзы и доблесть.
«Прощай!» и «Ура!».
Штабс-капитаны
и гардемарины.
Хва́ты полковники и юнкера.
 
Белая гвардия.
Белая стая.
Белое воинство.
Белая кость...
Влажные плиты
травой зарастают.
Русские буквы.
Французский погост...
Я прикасаюсь ладонью
к истории.
Я прохожу
по гражданской войне...
Как же хотелось им
в Первопрестольную
въехать
однажды
на белом коне!..
<…>
Как они после —
забытые,
бывшие, —
Всё проклиная и нынче, и впредь,
рва́лись взглянуть на неё —
победившую,
пусть — непонятную,
пусть — непростившую,
землю родимую!
И — умереть…

Полдень.
Берёзовый отсвет покоя.
В небе —
российские купола.
И облака,
будто белые кони,
Мчатся
над Сент-Женевьев-де-Буа.