Жизненный путь священника Павла Флоренского

Игумен Андроник (Трубачев)

Священник Павел Флоренский

Павел Александрович Флоренский родился в Евлахе (Елисаветпольская губерния) 9 января 1882 года, в день памяти святителя Филиппа, митрополита Московского. Он был крещен, вероятно «на дому», 9 октября 1882 года священником Захарией из тифлисской Давидовской церкви и получил имя в честь святого Апостола Павла. Святителя Филиппа и Апостола Павла отец Павел Флоренский всю жизнь считал своими Небесными покровителями.
Флоренские (или Флоринские-Галичи) были «виленского происхождения» и находились в вассальном отношении к Радзивиллам. Затем они переселились в Слободскую Украину, где по большей части перешли в духовное сословие, затем далее на север, в Переяславскую епархию. Оттуда началось расселение этого рода, причем одни его ветви стали снова светскими (вероятно, малороссийское казачество), а другие остались в духовном звании. Все это относится к XIV–XVI векам. Переселение Флоренских в Костромскую губернию связано с русско-польскими войнами начала XVII века.
По семейному преданию, один из предков Флоренских – малороссийский казак Михайло Флоренко вместе с другими казаками воевал на стороне Польши, был схвачен, казнен, и голову его посадили на кол. Событие это относится примерно к 1609 году, когда поляки и казаки под командованием польского воеводы Лисовского захватили город Юрьевец. Пытаясь переправиться на левый берег Волги, захватчики были разбиты жителями Коряковской волости, которым помогал их Небесный заступник – преподобный Макарий Унженский. Многие из нападавших были захвачены в плен. Среди них, вероятно, находились и родственники Михайло Флоренко, которые, вразумившись чудом преподобного Макария, покаялись и после освобождения остались при церкви Рождества Пресвятой Богородицы Пречистенского погоста Коряковской волости (ныне село Завражье Кадыйского района Костромской области).

Священник Павел Флоренский,

София Григорьевна Сапарова (урожденная Паатова),
бабушка П. А. Флоренского

Священник Павел Флоренский,

Павел Герасимович Сапаров, дед П. А. Флоренского

По клировым ведомостям имена предков отца Павла – священнослужителей при церкви Рождества Богородицы Пречистенского погоста Коряковской волости известны с XVIII века: диакон Иоанн (начало – середина XVIII века) – диакон Афанасий Иванов (1732 – около 1794) – диакон Матфей Афанасьев (1757 – около 1830?). Сын диакона Матфея – дьячок Андрей Матфеев (1786–1827) около 1812 года, еще при жизни отца, перешел на освободившееся место при церкви Рождества Христова в селе Борисоглебском, которое находилось в семи километрах от села Пречистенский погост. Его старший сын Иоанн (1815–1865) окончил Луховское Духовное училище и в числе лучших учеников – Костромскую Духовную семинарию. Однако именно он прервал родовое служение Флоренских Церкви.
«Дед мой, – писал П. А. Флоренский в 1910 году, – блестяще окончил семинарию и был послан в академию, но тут задумал, по любви к науке, уйти в Военно-медицинскую академию. Сам митрополит Московский Филарет уговаривал его остаться и будто бы пророчил, что если примет монашество, то будет митрополитом. Но дед все же пошел по своему пути, на нищету и разрыв с отцом. Мне порою и является мысль, что в этом оставлении семейного священства ради науки – προτον ψευδος¹ всего рода, и что пока мы не вернемся к священству, Бог будет гнать и рассеивать все самые лучшие попытки»² .
После окончания Медико-хирургического института при Московском университете (1836–1841) И. А. Флоренский в 1841–1850 годах служил батальонным лекарем в различных пехотных полках, а в 1851 году был перемещен в Кавказский корпус и приписан к Донскому казачьему полку. В течение шестнадцати лет, до самого окончания Кавказской войны, он являлся ординатором и главным лекарем военных госпиталей и лазаретов, расположенных в центре и на левом фланге кавказской линии. Скончался в Ардоне, заразившись холерой при лечении больных. Был награжден орденами святого Станислава II степени (1858), святой Анны III степени (1849) и имел чин коллежского советника.
Отец, Александр Иванович Флоренский (1850–1908), в 1880 году окончил в Петербурге Институт инженеров путей сообщения и всю жизнь провел на Кавказе. Он был инженером и начальником дистанций различных отделений Кавказского округа путей сообщения, строил мосты и дороги, в 1907 году был назначен помощником начальника Кавказского округа путей сообщения. За усердную службу был награжден орденами святого Станислава II и III степени, а в 1907 году ему был присвоен чин действительного статского советника³ .
Предки матери, Ольги (армянское имя Саломия) Павловны Сапаровой (1859–1951), происходили из владетельного рода гюлистанских (карабахских) беков Мелик-Бегляровых. Их родовые связи уходили вглубь веков к княжескому роду Допянов (XIV). Из-за чумы, опустошившей Карабах, теснимые шушинским ханом, один из Мелик-Бегляровых, Абов III († 1808), вместе с многочисленными родственниками в конце XVIII века переселился в село Болнис Тифлисской губернии. Когда чума прекратилась, почти все Мелик-Бегляровы вернулись в Гюлистан (Карабах), но некоторые ветви остались в Грузии⁴ . Фамилия Сапаровых произошла от грузинского слова «щит», «защита». Это прозвание данная ветвь Мелик-Бегляровых получила за какую-то военную услугу, оказанную Грузинскому царству. Таким образом, по материнской линии отец Павел оказался связан с культурой и историей Армении и Грузии.
А. И. Флоренский и О. П. Сапарова познакомились в Петербурге в 1878 году и в 1880-м вступили в брак. 9 января 1882 года у них родился первый ребенок – Павел. В то время А. И. Флоренский строил участок Закавказской железной дороги, и вся семья жила в товарных вагонах, обитых коврами, на месте будущей станции Евлах.

Павел Флоренский в возрасте полутора лет
Тифлис, 29 июня 1883 года

Кроме Павла в семье было еще шесть детей. «Отчасти по недостаточной обеспеченности, отчасти по убеждению родителей семья жила очень замкнуто и серьезно: развлечения и гости были редким исключением, но зато в доме было много книг и журналов, на что урезывалось от необходимого, – вспоминал отец Павел. – Уровень семьи был повышенно-культурный, с разнообразными интересами, причем предметом интересов были знания технические (отец), естественнонаучные (дети) и исторические (отец, мать и отчасти все). Люди, с которыми соприкасались мы, были по преимуществу сослуживцы отца или товарищи его по гимназии.
Детство я провел сперва в Тифлисе и Батуми, где отец строил военную Батумо-Ахалцыхскую дорогу, затем снова в Тифлисе.

Семья Флоренских
Около 1886 года

Павел Флоренский со своей тетей,
Юлией Ивановной Флоренской
Тифлис, около 1888 года

Относительно моего интеллектуального развития правильный лишь формально ответ был бы совсем неверен по существу. Почти все, что приобрел я в интеллектуальном отношении, получено не от школы, а скорее вопреки ей. Много дал мне отец лично. Но главным образом я учился у природы, куда старался выбраться, наскоро отделавшись от уроков. Тут я рисовал, фотографировал, занимался. Это были наблюдения характера геологического, метеорологического и т. д., но всегда на почве физики. Читал я и писал тоже нередко среди природы. Страсть к знанию поглощала все мое внимание и время. Я составил себе стенное расписание занятий по часам, причем время, назначенное классам и обязательному посещению богослужения, окружил траурной каймой, как безнадежно пропавшее. Но и его я использовал для своих целей»⁵ .
Разность вероисповеданий родителей (мать принадлежала к армяно-григорианскому исповеданию), а также характерное для образованного общества конца XIX века преклонение перед человеческим разумом явились причиной того, что П. А. Флоренский не получил в семье даже самых простых навыков церковной жизни. «О религии у нас никогда не говорилось ни слова, ни за, ни против, ни даже повествовательно, как об одном из общественных явлений, разве только более-менее случайно проскакивало слово о культе дикарей или каких-нибудь египтян, но и то очень отрывочно. Чем ближе к Церкви было какое-либо понятие, тем менее оснований могло ему быть упоминаемым в нашем доме: терпелась, и то еле-еле, лишь религиозная археология, умершая настолько, что можно было твердо рассчитывать на ее религиозную бездейственность»⁶ .

Павел Флоренский – гимназист
Около 1898 года

«Воспитанный в полной изоляции от представлений религиозных и даже от сказок, – писал впоследствии отец Павел, – я смотрел на религию как на нечто вполне чуждое мне, а соответственные уроки в гимназии вызывали лишь вражду и насмешку»⁷ . «В церковном отношении я рос совершенным дичком. Меня никогда не водили в церковь, ни с кем не говорил я на темы религиозные, не знал даже, как креститься»⁸ .

* * *

Приход П. А. Флоренского к вере в Бога совершился летом 1899 года, об этом он подробно рассказал в своих «Воспоминаниях». Однажды, когда Павел спал, он ощутил себя заживо погребенным на каторге, в рудниках. Это было таинственное переживание тьмы кромешной, небытия, геенны. «Мною овладело безвыходное отчаяние, и я осознал окончательную невозможность выйти отсюда, окончательную отрезанность от мира видимого. В это мгновение тончайший луч, который был не то незримым светом, не то – не слышанным звуком, принес имя – Бог. Это не было еще ни осияние, ни возрождение, а только весть о возможном свете. Но в этой вести давалась надежда и вместе с тем бурное и внезапное сознание, что – или гибель, или спасение этим именем и никаким другим. Я не знал ни как может быть дано спасение, ни почему. Я не понимал, куда я попал, и почему тут бессильно все земное. Но лицом к лицу предстал мне новый факт, столь же непонятный, как и бесспорный: есть область тьмы и гибели, и есть спасение в ней. Этот факт открылся внезапно, как появляется на горах неожиданно грозная пропасть в прорыве моря тумана. Мне это было откровением, открытием, потрясением, ударом. От внезапности этого удара я вдруг проснулся, как разбуженный внешнею силой, и сам не зная для чего, но подводя итог всему пережитому, выкрикнул на всю комнату: “Нет, нельзя жить без Бога!”»⁹ .
В другой раз Павел пробудился от духовного толчка, который был так внезапен и решителен, что юноша неожиданно для себя выскочил ночью во двор, залитый лунным светом. «Тут-то и произошло то, ради чего был я вызван наружу. В воздухе раздался совершенно отчетливый и громкий голос, назвавший дважды мое имя: “Павел! Павел!” – и больше ничего. Это не было – ни укоризна, ни просьба, ни гнев, ни даже нежность, а именно зов, – в мажорном ладе, без каких-либо косвенных оттенков. Он выражал прямо и точно именно и только то, что хотел выразить – призыв... Так возвещаются вестниками порученные им повеления, к которым они не смеют и не хотят дополнить от себя ничего сверх сказанного, никакого оттенка помимо основной мысли. Весь этот зов звучал прямотою и простотою евангельского “ей, ей – ни, ни”... Я не знал и не знаю, кому принадлежал этот голос, хотя не сомневался, что он идет из Горнего мира. Рассуждая же, кажется наиболее правильным по характеру его отнести его к небесному вестнику, не человеку, хотя и святому»¹⁰ .
Эти призывы Божии завершились кризисом юношеского научного мировоззрения и обретением веры в Бога как абсолютную и целостную Истину, на которой должна строиться вся жизнь. Первым душевным порывом после духовного переворота было уйти в народ, отчасти под влиянием чтения Л. Н. Толстого, которому в то время П. А. Флоренский даже написал письмо. Но родители настояли на том, чтобы их сын, окончивший 2-ю Тифлисскую классическую гимназию первым и с золотой медалью, продолжил образование.

Поездка по Кавказу
Павел Флоренский – слева
1898 год

* * *

В 1900 году П. А. Флоренский поступил на физико-математический факультет Московского университета по отделению чистой математики. Среди его учителей были знаменитые ученые и профессора: Б. К. Млодзеевский, Л. К. Лахтин, Н. Е. Жуковский, Л. М. Лопатин, С. Н. Трубецкой. В эти годы юный П. А. Флоренский начал писать научные и философские работы, пронизанные критикой позитивизма и рационализма.
Особое влияние на П. А. Флоренского оказал профессор Н. В. Бугаев (1837– 1903), один из основателей Московской математической школы. Н. В. Бугаев рассматривал математику в широком философском контексте, интересовался аритмологией – теорией разрывных функций. Его идеи стали для П. А. Флоренского отправной точкой¹¹ . Свое кандидатское сочинение «Об особенностях плоских кривых как местах нарушения их непрерывности» он рассматривал как первую часть большой работы «Прерывность как элемент мировоззрения». Привлекая данные математики, физики, химии, биологии, философии, П. А. Флоренский обосновывал в этой незаконченной работе односторонность и несостоятельность эволюционизма, господствовавшего в XIX веке не только в естествознании, но и во всех областях человеческого знания и бывшего опорой материалистического мировоззрения и атеизма.

П. А. Флоренский – студент
Московского университета
1904 год

Собственное научно-философское мировоззрение П. А. Флоренского складывалось как религиозно-идеалистическое и конкретно-символистское: он считал, что мир Горний раскрывается и является через мир дольний; мир дольний существует постольку, поскольку коренится в мире Горнем, но это не мир теней, а одухотворенное живое творение.
Во время учебы в университете П. А. Флоренский подружился с поэтом А. Белым (сыном Н. В. Бугаева), а через него познакомился с символистами: В. Я. Брюсовым, К. Д. Бальмонтом, Д. С. Мережковским, З. Н. Гиппиус, А. А. Блоком. Символизм привлекал П. А. Флоренского как творческий выход из бездушного рационализма, тем более что и сам он писал стихи. Но почти сразу же обнаружились глубокие личные и идейные расхождения П. А. Флоренского с большинством из символистов¹² . В них его отталкивали всеядность, неопределенность и ложность духовных основ.
Вскоре П. А. Флоренский написал Д. С. Мережковскому (представителю так называемого нового религиозного сознания), что их отношения зависят от того, «как мы относимся к исторической Церкви». «Я должен быть в Православии и должен бороться за него. Если Вы будете нападать на него, то, быть может, я буду бороться с Вами»¹³ . Так началось его расхождение с той частью русской интеллигенции, которая в начале XX века, обособляясь от Церкви, пыталась создать свое, ложное христианство, совращала народ к неверию и многих привела к погибели. Другая часть интеллигенции, к которой принадлежал П. А. Флоренский, вменяя в ничто свои возможные светские успехи, шла служить Церкви теми дарами, какие получила от Бога, и обретала милость Божию на путях спасения.
Уже в те годы П. А. Флоренский искал опоры в духовной жизни. В марте 1904 года он познакомился со старцем – епископом Антонием (Флоренсовым, † 1918), который жил на покое в Донском монастыре. П. А. Флоренский с юношеским пылом просил его о благословении на принятие монашества, но старец-епископ посоветовал ему поступить в Московскую Духовную академию для продолжения духовного образования и испытания себя¹⁴ .
Весной 1904 года П. А. Флоренский с отличием окончил Московский университет. Его считали одним из самых талантливых студентов с большим научным будущим. Однако, несмотря на лестное предложение Н. Е. Жуковского и Л. К. Лахтина остаться в университете и молчаливый протест родителей, он в сентябре 1904 года поступил в Московскую Духовную академию. С тех пор вся жизнь его оказалась связанной с Троице-Сергиевой Лаврой, у стен которой он прожил почти тридцать лет. Неудивительно, что он духовно сроднился с Лаврой, а основателя Лавры, Преподобного Сергия, считал одним из своих Небесных покровителей¹⁵ .

П. А. Флоренский – студент
Московской Духовной академии
1908 год

* * *

Главным устремлением в период учебы в академии (1904–1908) для П. А. Флоренского было познание духовности, причем не отвлеченно-философское, а жизненное. В 1904 году П. А. Флоренский познакомился с иеромонахом Гефсиманского скита Исидором († 1908)¹⁶ , духовным отцом старца Варнавы (Меркулова), впоследствии прославленного в Соборе Радонежских святых. Пастырский облик и методы духовного руководства у епископа Антония и иеромонаха Исидора были различными, но именно их взаимодополнение и совокупность способствовали воцерковлению П. А. Флоренского. Епископ Антоний был исключительно образованным иерархом, он прекрасно знал светскую, особенно античную, культуру, разбирался в науках, считал необходимым готовить особых апологетов, которые занимались бы миссионерством в секуляризованном обществе. Иеромонах Исидор был необразованный простец из крепостных крестьян, его характерными чертами были исключительная терпимость и любовь, видение начатков естественного добра даже в нецерковной среде. Было и то, что объединяло обоих старцев и создавало возможность для их совместного руководства: духовная опытность и рассудительность, черты юродства.
П. А. Флоренский встречался также со схиигуменом Германом и другими старцами Зосимовой пустыни. Во время поездки в Оптину пустынь 7 сентября 1905 года П. А. Флоренский в скиту беседовал со старцем Анатолием (Потаповым) на волновавшую его тему: «Спрашивал я у отца Анатолия насчет законности занятий философией и наукой и объяснил, что мой вопрос по поводу предъявляемых мне тезисов “философия или Христос!” Отец Анатолий советовал познакомиться с Иоанном Кронштадтским или написать ему свои вопросы; молиться при всяком деле и испрашивать благословения и призывать Василия Великого, Иоанна Златоустого и Григория Богослова, и еще Тихона Калужского. “Это помогает”, – сказал он».
В этот период П. А. Флоренский постоянно обращался и к опыту народному. В академии он подружился с С. С. Троицким, отец которого, протоиерей Симеон, служил в храме в честь Воскресения Христова в селе Толпыгино Костромской губернии (ныне Ивановская область). На каникулах друзья отправлялись в Толпыгино и помогали отцу Симеону в реставрации храма, проповедовали, организовали при храме библиотеку для крестьян, собирали народный фольклор¹⁷ .
С годами учебы в МДА связана получившая широкую известность проповедь П. А. Флоренского «Вопль крови», которую он произнес в Покровском академическом храме 12 марта 1906 года, в Неделю Крестопоклонную. П. А. Флоренский призывал русских людей остановиться во взаимном кровопролитии и братоубийстве и, в частности, говорил, что смертная казнь заключенных в темнице является «человеческим предварением суда Божия», «делом безбожным» и продолжением братского кровопролития. Поскольку проповедь эта была произнесена после смертной казни лейтенанта П. П. Шмидта и бесцензурно издана, а в день ее произнесения было составлено «Открытое обращение студентов МДА к архипастырям Русской Церкви», то сергиевопосадский полицмейстер определил действия П. А. Флоренского как политическую акцию. 23 марта Павел Александрович вместе с издателем проповеди студентом третьего курса М. Пивоварчуком был на три месяца заключен в Московскую губернскую тюрьму.

Павел Флоренский в селе Толпыгино
Около 1906 года

Но Священноначалие, столь резко критиковавшееся в проповеди и «Обращении», отнеслось к П. А. Флоренскому со снисхождением. Ректор академии епископ Волоколамский Евдоким (Мещерский, † 1935), зная действительные устремления П. А. Флоренского, вступился за него и на следующее после ареста утро послал митрополиту Московскому Владимиру (Богоявленскому, † 1918) предупредительную записку, а 25 марта направил Московскому губернатору В. Ф. Дубасову письмо с ходатайством отменить или смягчить кару. К ходатайству ректора присоединился и Г. А. Рачинский, хорошо известный среди интеллигенции и в высшем обществе. В Страстной Четверг, 30 марта 1906 года, благодаря этим ходатайствам и, вероятно, с согласия митрополита Московского Владимира П. А. Флоренский и М. Пивоварчук были освобождены¹⁸ .
Впоследствии, в «Автобиографии» 1927 года, отец Павел свидетельствовал, что при этом им двигали не политические, а нравственные побуждения, хотя мог бы представить себя борцом с прежним режимом¹⁹ .
П. А. Флоренский учился по всем предметам на «отлично», а его семестровые сочинения «Сочинение Оригена «Peri arcwn» как опыт метафизики», «О терафимах», «Священное переименование», «Понятие Церкви в Священном Писании» до сих пор сохраняют научно-богословское значение.
Кандидатское сочинение П. А. Флоренского «О религиозной Истине» (1908), которое стало ядром магистерской диссертации (1914) и книги «Столп и утверждение Истины» (1914), было посвящено путям вхождения в Православную Церковь. «Живой религиозный опыт как единственный законный способ познания догматов»²⁰ – так сам отец Павел выразил главную мысль книги. «Церковность – вот имя тому пристанищу, где умиряется тревога сердца, где усмиряются притязания рассудка, где великий покой нисходит в разум»²¹ . Книга «Столп и утверждение Истины» написана как опыт теодицеи, то есть оправдания Бога от притязаний человеческого рассудка, находящегося в греховном, падшем состоянии.
Священник Павел Флоренский, В речи перед защитой магистерской диссертации 19 мая 1914 года отец Павел говорил: «Разум перестает быть болезненным, то есть быть рассудком, когда он познает Истину: ибо Истина делает разум разумным, то есть умом, а не разум делает Истину истиною... Эта самоистинность Истины выражается, – как вскрывает исследование, – словом omoousia, единосущие. Таким образом, догмат Троичности делается общим корнем религии и философии, и в нем преодолевается исконная противоборственность той и другой»²² .
Как автор книги «Столп и утверждение Истины» и ряда других работ отец Павел завершил становление онтологической школы Московской Духовной академии (протоиерей Феодор Голубинский – В. Д. Кудрявцев-Платонов – А. И. Введенский – архимандрит Серапион (Машкин) – священник Павел Флоренский). После защиты магистерской диссертации священник Павел Флоренский был утвержден в степени магистра богословия и звании экстраординарного профессора Московской Духовной академии. В 1914– 1915 годах за магистерскую диссертацию «О духовной Истине» отец Павел был награжден премиями митрополита Московского Филарета и митрополита Московского Макария.
В 1908–1919 годах отец Павел преподавал в Московской Духовной академии историю философии. Тематика его лекций была обширна: Платон и Кант, мышление еврейское и мышление западноевропейское, оккультизм и христианство, религиозный культ и культура и др. Исследования отца Павла были направлены на выяснение тех общечеловеческих корней платонизма, через которые он оказался связан с религией вообще и с философским идеализмом. В этом отец Павел был близок к традиции Климента Александрийского и таких отцов Церкви, как святитель Афанасий Великий, святитель Григорий Нисский, преподобный Иоанн Дамаскин.

П. А. Флоренский – преподаватель
Московской Духовной академии
1909 год

В 1912–1917 годах отец Павел был редактором журнала «Богословский вестник», на страницах которого он старался воплотить свое юношеское стремление осуществить синтез культуры и церковности.
Если говорить о вкладе П. А. Флоренского в русскую философию и богословие, то необходимо помнить, что его самобытное и оригинальное творчество отмечено противоречивостью. В нем отразился процесс постепенного духовного становления отца Павла, и потому он сам никогда не претендовал ни на абсолютность и законченность своих мыслей, ни на всеобщность признания, а подразумевал их обсуждение, развитие, уточнение, исправление. Но, писал он, «я хотел именно Православия и именно церковности. Я хотел и хочу быть верующим сыном Церкви»²³ .

Священник Павел Флоренский со студентами
выпускного курса Московской Духовной академии
1912 год

Для П. А. Флоренского путь к церковности лежал через тяжелые личные испытания. Духовник, епископ Антоний, не благословлял его принять монашество, а он не хотел жениться, боясь «вместо Бога поставить на первый план семью». Из-за этого П. А. Флоренский не мог «привести в исполнение свои заветные планы – сделаться священником»²⁴ . По воспоминаниям А. В. Ельчанинова, П. А. Флоренский в 1909 году находился в состоянии «тихого бунта» и лишь молитвы духовника укрепляли его. И духовник не ошибся. П. А. Флоренский встретил девушку, с которой не только смог соединить свою жизнь, но которая впоследствии оказала большое духовное влияние на него самого. Это была Анна Михайловна Гиацинтова (1889–1973), происходившая из крестьянской семьи, жившей в Рязанской губернии. Обстоятельства, приведшие П. А. Флоренского к покорности духовнику, были необычными.

Священник Павел Флоренский,
С. Н. Булгаков с детьми и М. А. Новоселов
Сергиев Посад, 1913 год

«Я женился, – писал П. А. Флоренский, – просто потому, чтобы исполнить волю Божию, которую я усмотрел в одном знамении». Во время прогулки на болоте под начавшимся проливным дождем П. А. Флоренский в тоске и отчаянии плакал и не мог прийти к определенному решению. «Я машинально, сам не помню зачем, нагнулся и захватил рукой какой-то листик. Поднимаю его и вижу, к удивлению своему, четырехлистный трилистник – “счастье”. Тут сразу ударила меня мысль (и я почувствовал, что это не моя мысль), что в этом знамении – воля Божия. При этом вспомнилось, что с самого детства я искал четырехлистный трилистник, ошаривал целые лужки, разглядывал множество кустиков, но, несмотря на все старания, не находил желанного»²⁵ .
По воспоминаниям всех, близко знавших ее, Анна Михайловна являла собой исключительно высокий и светлый образ христианской супруги и матери. Ее простота, смирение, терпение, бодрость, верность долгу, глубокое понимание духовной жизни открывали современникам красоту и смысл подвига христианского брака. В семье отца Павла и Анны Михайловны было пятеро детей. Дети стали для отца Павла даром Божиим, ниспосланным для укрепления в самых тяжелых обстоятельствах. Близко знавшая семью отца Павла в 1920-е годы Е. К. Апушкина вспоминала: «Как хорош он был среди детей, мне в их семье в Сергиевом Посаде было так хорошо, словно я сама была маленькой девочкой. Еще не зная Анны Михайловны, я уже знала, как любит ее Павел Александрович. Он весь был полон ласки и нежности, когда произносил слово “Анна”... Анна Михайловна стала для меня примером в жизни, в отношении к детям, к людям. Лучшего женского образа я не встретила в жизни».

Экспозиция Музея священника
Павла Флоренского в Москве

А. Ф. Лосев рассказывал о том, как ему однажды довелось в отсутствие отца Павла ночевать у него дома: «Флоренский?.. Человек тихий, скромный, ходивший всегда с опущенными глазами... То, что он имел пять человек детей, кажется, противоречит отрешенности... Думаю, что наличие такого большого семейства должно озабочивать. Надо сказать, что у него была идеальная семья. Эти пятеро человек детей – я сидел в гостиной на диване, Анна Михайловна что-то готовила, – баловались, но ни малейшего раздора я в течение почти часа не заметил. То пляшут, то играют. А старших нет никого. Дети вели себя идеально. Это я собственными глазами видел. Я и тогда удивлялся, и сейчас удивляюсь... Как так получилось, не знаю. Ведь родителей нет, один на работе, другая занята»²⁶ .

* * *

Брак не только совершенно обновил П. А. Флоренского, но и дал возможность принять Таинство священства. 23 апреля 1911 года ректор МДА епископ Феодор (Поздеевский, † 1937) рукоположил П. А. Флоренского во диакона, а на следующий день – во священника²⁷ .
Сначала отец Павел служил как сверхштатный священник в храме в честь Благовещения Пресвятой Богородицы недалеко от Троице-Сергиевой Лавры. Когда вследствие различных препятствий бытового характера служение там оказалось затруднено, отец Павел стал служить в Покровском академическом храме. Но его искренним желанием было полнокровное приходское служение, конечно трудно совместимое с академической деятельностью.
В то время в Сергиевом Посаде было только что открыто Убежище (приют) престарелых сестер милосердия Красного Креста. Почетной председательницей его совета стала великая княгиня Елисавета Феодоровна, которая принимала самое непосредственное участие в устройстве и всех делах приюта. Узнав о «бесприходном» положении отца Павла от его ученика, священника Евгения Синадского, который служил в Московской Марфо-Мариинской обители, великая княгиня пригласила его к себе для знакомства. 19 мая 1912 года отец Павел совершал Божественную литургию в храме Марфо-Мариинской обители и встретился с великой княгиней Елисаветой Феодоровной и отцом Митрофаном Сребрянским. Тогда, вероятно, ею и было принято решение назначить отца Павла настоятелем домового храма Убежища во имя равноапостольной Марии Магдалины. Решение было одобрено духовником отца Павла епископом Антонием, к советам которого прибегала и великая княгиня. В этом храме отец Павел служил вплоть до закрытия убежища 17 (4) мая 1921 года.
Начальницей Убежища престарелых сестер милосердия была назначена Н. А. Киселева (1859–1919), происходившая из петербургской купеческой семьи. Н. А. Киселева, которая была старше отца Павла на 22 года, а Анны Михайловны – на 29 лет, по-матерински заботливо опекала их семью. В дальнейшем великая княгиня Елисавета Феодоровна не раз встречалась с отцом Павлом и его супругой, просила советов по иконописанию, интересовалась его творчеством.
С 26 января до конца февраля 1915 года отец Павел был командирован для исполнения пастырских обязанностей при походной церкви санитарного поезда Черниговского дворянства, который был снаряжен по инициативе великой княгини Елисаветы Феодоровны. Наряду с церковным служением отец Павел трудился как обыкновенный санитар. Вероятно, в связи с этой поездкой к 25-летнему юбилею принятия великой княгиней Елисаветой Феодоровной Православия, 15 февраля 1916 года священник Павел Флоренский был награжден правом ношения знака Красного Креста. Кроме того, за годы священнослужения он был отмечен следующими церковными наградами: 26 января 1912 года – набедренником, 4 апреля 1913 года – бархатной фиолетовой скуфией, 6 мая 1915 года – камилавкой, 29 июня 1917 года – наперсным крестом.
Как писал протоиерей Сергий Булгаков, священство отца Павла не имело для себя примеров «в истории русской интеллигентской общественности. Последняя еще знает отдельные случаи принятия священства, связанного с переходом в католичество в аристократическом и светском конвертитстве, но отнюдь не в сермяжном, мужицком православии. Можно сказать, что отец Павел своим примером впервые проложил этот путь в наши дни именно для русской интеллигенции, к которой он исторически, конечно, все-таки принадлежал, хотя всегда и был свободен от “интеллигентщины”, враждовал с нею. Он, своим рукоположением, фактически делал ей известный вызов, конечно, вовсе о том не думая. По этому же пути, но уже после отца Павла, пошли люди известного духовного и культурного склада. Они идут с ним и вслед за ним, сами то сознавая, а иногда и не сознавая. До сих пор священство являлось у нас наследственным, принадлежностью “левитской” крови, вместе и известного психологического уклада жизни, но в отце Павле встретились и по-своему соединились культурность и церковность, Афины и Иерусалим, и это органическое соединение само по себе уже есть факт церковно-исторического значения»²⁸ .
Вокруг отца Павла сложился круг друзей и знакомых, которые стремились направить блестящую, но разноликую русскую культуру начала XX века в ограду Церкви, – епископ Феодор (Поздеевский), Ф. К. Андреев, С. Н. Булгаков, В. Ф. Эрн, А. В. Ельчанинов, М. А. Новоселов, Вл. А. Кожевников, Ф. Д. Самарин, С. А. Цветков, Е. Н. Трубецкой, Г. А. Рачинский, П. Б. Мансуров, Л. А. Тихомиров, А. С. Мамонтова, Д. А. Хомяков, протоиерей Иосиф Фудель. Бывало, что некоторые известные деятели культуры, которые были далеки от Церкви (В. В. Розанов, Вячеслав Иванов, А. Белый), обращались к отцу Павлу как к единственному возможному для них посреднику с Богом, способному уврачевать их душевные язвы.
В. В. Розанов, едкий в своих оценках, тем не менее писал об отце Павле: «Это Паскаль нашего времени. Паскаль нашей России, который есть, в сущности, вождь всего московского молодого славянофильства и под воздействием которого находится множество умов и сердец в Москве и в Посаде, да и в Петербурге. Кроме колоссального образования и начитанности, горит энтузиазмом к истине. Знаете, мне порою кажется, что он святой, – до того необыкновенен его дух, до того исключителен... Я думаю и уверен в тайне души: он неизмеримо еще выше Паскаля, в сущности, в уровень греческого Платона, с совершенными необыкновенностями в умственных открытиях, в умственных комбинациях, или, вернее, в прозрениях»²⁹ .
Первым проложив интеллигенции дорогу к православному священству, отец Павел явился связующим звеном между духовенством и образованным обществом, искавшим духовной опоры в Церкви. Многих отец Павел обратил к вере, многих предостерег и удержал от гибельного пути.

* * *

Революция³⁰ не явилась неожиданностью для отца Павла. Более того, он много писал об общеевропейском духовном кризисе, в который была вовлечена и Россия, часто говорил о ее надвигавшемся крушении из-за потери духовных и национальных устоев.
Будучи апологетом самодержавной власти помазанника Божия, отец Павел подчеркивал разницу между идейными убеждениями, касающимися лучшего государственного устройства, и жизненным принятием тех политических условий, в которых приходится существовать. Принуждение помазанника Божия к отречению от власти, данной ему Богом, и как следствие этого падение самодержавия воспринималось отцом Павлом как событие катастрофическое и гораздо более значительное, чем целый ряд последующих политических переворотов, хотя и они были тягостны и скорбны для верующих людей. Не раз отец Павел высказывал мнение о том, что установление советской власти имеет закономерный и необратимый до времени характер, а потому следует принять все, что она с собой несет, за исключением безбожия.
Фактически еще до слов Святейшего Патриарха Тихона: «Я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило» (1923), до его Обращения 1925 года, где говорилось: «Пора понять верующим христианскую точку зрения, что судьбы народов от Господа устрояются, и принять все происшедшее как выражение воли Божией» (1925), до декларации митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года отец Павел своей жизнью и пастырской деятельностью отстаивал эту, оправданную историей, точку зрения. Такие убеждения привели отца Павла к действительной политической лояльности по отношению к советской власти при идейном противостоянии насаждавшейся безбожной идеологии.
Конечно, отец Павел сознавал, какие трудности и бедствия ему предстоят в результате происшедшего общественного переворота. Фигура известного священника, профессора Московской Духовной академии и редактора крупнейшего богословского журнала не могла не вызывать самых различных, в том числе злобных, оценок в обществе, где только что формально было провозглашено отделение Церкви от государства, а на деле начато одно из самых жестоких и планомерных гонений на верующих во Христа. «Завещание», начатое отцом Павлом 11 апреля 1917 года, убеждает в том, что он предвидел и грядущие испытания России, и свою трагическую судьбу.
Почему же отец Павел не эмигрировал вместе со значительной частью русской интеллигенции и духовенства? Думается, лучший ответ на это дал протоиерей Сергий Булгаков, вполне испытавший горечь насильственного изгнания: «Сам уроженец Кавказа, он нашел для себя обетованную землю у Троицы Сергия, возлюбив в ней каждый уголок и растение, ее лето и зиму, ее весну и осень... Конечно, он знал, что может его ожидать, не мог не знать, слишком неумолимо говорили об этом судьбы родины, сверху донизу от зверского убийства царской семьи до бесконечных жертв насилия власти. Можно сказать, что жизнь ему как бы предлагала выбор между Соловками и Парижем, но он избрал... родину, хотя то были и Соловки, он восхотел до конца разделить судьбу со своим народом. Отец Павел органически не мог и не хотел стать эмигрантом в смысле вольного или невольного отрыва от родины, и сам он и судьба его есть слава и величие России, хотя вместе с тем и величайшее ее преступление»³¹ .
Обширную и многостороннюю деятельность отца Павла в 1920-е годы можно разделить на три направления: церковное служение, работа в государственных учреждениях и религиозно-философское творчество. Это деление во многом условно, так как отец Павел всегда и везде совершал служение Церкви Божией. Это выражалось и в том, что до своей первой ссылки в Нижний Новгород летом 1928 года и даже в ссылке он всегда носил подрясник, в том числе и на работе в государственных учреждениях, тем самым открыто свидетельствуя, что он православный священник.

Священник Павел Флоренский
в ссылке в Нижнем Новгороде
1928 год

После 1928 года, получив запрет на ношение подрясника и не желая надевать светский костюм, отец Павел на работе во Всесоюзном электротехническом институте (ВЭИ) носил удлиненную русскую рубаху и сапоги, но когда это было возможно, облачался в духовную одежду (сохранились фотографии отца Павла в подряснике на кладбище в 1930 году). Но приверженность отца Павла духовному одеянию определялась не только каноническими требованиями, но и тем, как он сам понимал свое служение. Он записывал в дневник: «Из убеждений своих ничем никогда не поступаться. Помни, уступка ведет за собою новую уступку и так – до бесконечности» (запись 29 июня ст. ст. 1920 года).
«Сегодня в аудитории № 1 читал доклад “Вычисление градиента на витках обмотки трансформаторов”, – писал в дневнике отец Павел 23 сентября ст. ст. 1921 года. – Большую часть своего времени я посвятил вступлению – о недостаточности диф[ференциального] уравнения, этого универсального орудия математики XVIII и XIX веков... Далее в двух [минутах], за неимением времени, я изложил суть своего метода. Все это было так поспешно, что у меня осталось впечатление, что никто ничего не понял, и я ничего толком не сказал, и визуально был сконфужен. Но, видимо, моя молитва к Преподобному Сергию, которого я просил помочь мне – не ради моего самолюбия, а ради Церкви, чтобы не смотрели на духовенство презрительно, помогла. После уже мне говорили, будто мое чтение произвело впечатление и “вызвало фурор”. Дай-то, Господи! Мне не нужна слава, она меня и внутренне и внешне только стесняет, но ведь в Академию я пошел ради соединения светского о[бщест]ва с духовным, желая войти в духовное, как представитель светского, а теперь в рясе я выступаю, желая войти в светское как представитель о[бщест]ва духовного – и потому слава эта есть слава Божия, и я, все что [с] помощью Божией заработаю, повергаю Господу на Его усмотрение, как добычу, как ловитву, ради каковой Господь и посылает меня на делание. С трансформаторами, может быть, вытащу Господу хоть одну душу!»

* * *

Отец Павел не являлся членом Всероссийского Поместного Церковного Собора, но он был привлечен в работе двух его подотделов. Подотдел об афонском движении, связанном с почитанием имени Божия, консультировался с отцом Павлом как с экспертом через С. Н. Булгакова. Вероятно, в связи с этим отец Павел в конце 1917-го – начале 1918 года составил проект текста для нового послания об имени Божием.
19 и 22 марта 1918 года Соборный отдел о духовно-учебных заведениях официально пригласил отца Павла как сотрудника отдела принять участие в разработке вопроса о типе пастырских училищ (вместо семинарий). Кроме того, для так называемой Классической комиссии отец Павел 9 января 1918 года составил «Тезисы [о классическом образовании]». Участие в работе Поместного Собора свидетельствовало о том, что Высшая церковная власть ценила научную и педагогическую деятельность отца Павла.
Внешние обстоятельства сложились так, что после закрытия 17 (4) мая 1921 года сергиевопосадского храма во имя равноапостольной Марии Магдалины отец Павел не имел собственного прихода, но продолжал служить в других церквах Сергиева Посада (Пятницкой) и Москвы (Илии Обыденного, «Всех скорбящих Радость» на Зубовском бульваре, «Неопалимой Купины», во имя Святителя и Чудотворца Николая, «что на курьих ножках», в Донском, Даниловском и Петровском монастырях).
Широко известны проповеди и чтения отца Павла в московских храмах в 1920-е годы, а также его пастырская поддержка таких выдающихся деятелей науки и культуры, как И. Огнев, Н. Е. Жуковский, В. В. Розанов, А. Ф. Лосев, Д. Ф. Егоров, Н. Н. Лузин, В. А. Фаворский, И. С. Ефимов, Н. Я. Симонович-Ефимова, В. А. Комаровский, П. Я. Павлинов, А. С. Голубкина, М. В. Юдина, М. А. Волошин.
Известные духовной опытностью старцы и пастыри с глубоким уважением отзывались об отце Павле. С. П. Раевский, сомневавшийся, стоит ли ему устраиваться на работу в лабораторию отца Павла в ГЭЭИ, получил от старца Алексия (Соловьева) ответ: «Это великое счастье, если Вы будете работать под руководством отца Павла».
В начале 1920-х годов, после кончины епископа Антония († 1918), отец Павел сблизился с протоиереем Алексием Мечевым († 1923). Е. К. Апушкина вспоминала и о знакомстве отца Павла с сыном отца Алексия, отцом Сергием Мечевым: «На исповеди на Маросейке отец Сергий Мечев часто журил меня за что-нибудь и говорил: “А разве отец Павел велит так делать?!”».
В 1917–1918 годах Московская Духовная академия еще действовала в стенах Троице-Сергиевой Лавры. Затем она продолжила полуофициальное существование в Москве, сначала в Даниловском, затем в Петровском монастырях и на частных квартирах. Отец Павел был в числе тех немногих профессоров, кто не оставил академию в 1920-е годы. Сохранился целый курс лекций отца Павла в МДА под названием «Культурно-историческое место и предпосылки христианского миропонимания» за осень 1921 года. Даже в 1925–1926 годах отец Павел рецензировал кандидатские сочинения студентов МДА, а также некоторые работы студентов Высших богословских курсов в Ленинграде, которые возглавлял протоиерей Николай Чуков.
В мае-июне 1918 года отец Павел прочитал в Москве курс лекций под названием «Очерки философии культа». Интерес к этим лекциям был столь большой, что вскоре ему вновь предложили прочитать подобный курс. Хотя это и не осуществилось, но отец Павел неоднократно в 1920-е годы проводил в Москве отдельные беседы и лекции, посвященные вопросам церковной жизни и критике обновленчества.
Особым церковным послушанием отца Павла в эти годы было сокрытие главы Преподобного Сергия Радонежского. С осени 1919 года наркомат юстиции, а также местная власть, несмотря на протесты Святейшего Патриарха Тихона, неоднократно ставили вопрос о вывозе мощей Преподобного Сергия из Троице-Сергиевой Лавры «в один из московских музеев». Осуществить эту кощунственную акцию было поручено М. Галкину, 30 марта 1920 года. Из-за боязни народного возмущения М. Галкин принял решение перенести эту акцию на более поздний срок. Но опасность уничтожения мощей Преподобного Сергия продолжала сохраняться.
Братия была выселена из Лавры еще 3 ноября 1919 года и не имела доступа к опечатанным храмам. Святейший Патриарх Тихон и наместник архимандрит Кронид обратились за помощью к отцу Павлу Флоренскому и Ю. А. Олсуфьеву. Являясь членами Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, они имели право входить как в Троицкий собор, так и во все подсобные помещения. Поскольку целиком мощи было невозможно сокрыть, было принято решение сокрыть главу Преподобного Сергия, которую заменили на сходный череп одного из князей Трубецких из подклетий Троицкого собора. Глава Преподобного Сергия была затем перенесена в дом Ю. А. Олсуфьева в Сергиевом Посаде.
В 1928 году П. А. Голубцов (впоследствии архиепископ Новгородский Сергий, † 1982) перенес главу в Люберцы, где в то время стал жить Ю. А. Олсуфьев. В 1941– 1945 годах глава Преподобного Сергия хранилась под престолом храма в честь Владимирской иконы Божией Матери в селе Виноградово у старца схиархимандрита Илариона, а в 1946 году была возвращена в открывшуюся Троице-Сергиеву Лавру³² .
Из отрывочных данных за 1918–1924 годы становится очевидным, что отец Павел находился не только в полном каноническом, но и в административном подчинении Святейшему Патриарху Тихону.
Отец Павел не вышел из канонического подчинения Заместителю Местоблюстителя Патриаршего престола митрополиту Сергию (Страгородскому) даже тогда, когда большая часть его друзей оказалась в иосифлянском расколе или в среде различных «непоминающих» оппозиций. По словам Н. Н. Андреевой, отец Павел говорил, что «в современной Церкви так много совершается нарушений древних канонических правил, что “Декларация” митрополита Сергия является, может быть, не таким уж большим отступлением». На вопрос П. А. Голубцова, как надо относиться к митрополиту Сергию, отец Павел ответил: «Лучше грешить с эпохой, нежели, отойдя от греха эпохи, сказать: я не таков, как прочие!» Преодоление расколов и обособлений, по мысли отца Павла, находится не в самоутверждении своего пути как единственно истинного, а в покаянии, взаимном доверии и устремленности сознания ко Христу.

* * *

С 22 октября 1918 года по май 1920 года отец Павел входил в Комиссию по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, подчинявшуюся музейному отделу наркомата просвещения. Он был назначен ученым секретарем комиссии и хранителем ризницы Лавры. Кроме него в Комиссии по охране Лавры состояли Ю. А. Олсуфьев, И. Е. Бондаренко, Н. Д. Протасов, М. В. Боскин, П. Н. Каптерев, Т. Н. Александрова-Дольник, С. Н. Дурылин (впоследствии священник), С. П. Мансуров (впоследствии священник), М. В. Шик (впоследствии священник).
Главная опасность состояла в том, что национализированные ценности Лавры могли быть уничтожены или безвозвратно утрачены для Церкви. В результате деятельности комиссии было описано огромное историко-художественное богатство Лавры и спасено от разграбления церковное и национальное достояние неизмеримой духовной и материальной ценности³³ .
Работая в Комиссии по охране Троице-Сергиевой Лавры, священник Павел Флоренский одним из первых в мировой практике развивал идею «живого музея», требуя сохранения каждого предмета в той среде и связях, в которых он возникает и живет. Отец Павел считал необходимым для Церкви и духовной культуры России сохранить именно как действующие монастыри Троице-Сергиеву Лавру («явление русской идеи») и Оптину пустынь («могучий соборный в России возбудитель духовного опыта») и делал для этого все, что было тогда для него возможно. Конечно, в условиях 1920-х и тем более последующих годов попытка сохранить монастыри как живые очаги духовной культуры, с признанием за их современными насельниками творческой преемственности и родства с их духовными предками была обречена, но это была жертвенная попытка, исполненная любви и благодарности к истинным стражам духовной культуры. Однако время подтвердило истинность мысли и усилий отца Павла. Именно благодаря работе в Комиссии по охране Лавры отцу Павлу вместе с Ю. А. Олсуфьевым удалось 30 марта 1920 года сокрыть главу Преподобного Сергия.
1 августа 1921 года священник Павел Флоренский был утвержден профессором печатно-графического факультета Высших художественно-технических мастерских (Вхутемас). В течение трех лет отец Павел читал во Вхутемасе курс лекций под названием «Анализ перспективы», переработанный затем в монографию «Анализ пространственности [и времени] в художественно-изобразительных произведениях» (1924–1925). В период зарождения и расцвета различных разрушительных течений (футуризма, авангардизма, конструктивизма, техницизма) вместе со своими единомышленниками В. А. Фаворским и П. Я. Павлиновым он отстаивал ценность и значимость общечеловеческих форм культуры, наполненных духовным смыслом. Отец Павел указывал на ущербность линейной перспективы как художественного метода изображения пространства и ввел понятие «обратной перспективы», имеющей особое значение в иконописи. Деятельность отца Павла во Вхутемасе подверглась острой критике со стороны конструктивистов и идеологов «Левого фронта искусств» (Леф). Недаром В. Маяковскому приписывалась заборная «кричалка»: «Во Вхутемасе – поп Флоренский в рясе!»
В те же годы отец Павел участвовал в деятельности Московского института художественных изысканий и музееведения (1920), сотрудничал с союзом художников и поэтов «Маковец» (1921–1926).
Осенью 1920 года отца Павла пригласили работать в московское отделение завода «Карболит» в качестве консультанта, а впоследствии заведующего испытаниями продукции завода и заведующего научно-техническими исследованиями. ВСНХ РСФСР поручил заводу изготовление изоляторов высокого напряжения для строившихся электростанций. Убедившись в исключительных способностях отца Павла, его вскоре пригласили работать в Отдел электротехнической промышленности ВСНХ РСФСР (Главэлектро), которым в то время руководил В. В. Куйбышев. В конце 1921 года особым постановлением Совета труда и обороны был учрежден Государственный экспериментальный электротехнический институт (ГЭЭИ, с 1927 года – ВЭИ). При промышленном отделе ГЭЭИ была создана лаборатория испытания материалов, выросшая затем в самостоятельный отдел материаловедения ГЭЭИ. П. А. Флоренский осуществлял руководство отделом материаловедения в 1922–1933 годах. С середины 1920-х отец Павел сосредоточился на работах в области электротехники и прикладной физики³⁴ .
Из научных работ того времени выделяются обобщающим характером книги «Диэлектрики и их техническое применение» (1924), «Карболит. Его производство и свойства» (1928), «Курс электротехнического материаловедения» (1932), статьи в «Технической энциклопедии» (1927– 1933).
За 1926–1933 годы П. А. Флоренским было подано в Комитет по изобретательству более пятидесяти заявок и заявочных свидетельств, из которых лишь малая часть получила свидетельство на изобретение. Причиной этого было нежелание власти признать научные заслуги ученого, облеченного в священный сан.

Отец Павел Флоренский
Начало 1930-х годов

Авторитет отца Павла как ведущего специалиста в области электротехники был столь велик, что после ссылки 1928 года он не только продолжал возглавлять отдел материаловедения, но и был назначен помощником директора ВЭИ К. А. Круга по научной части (1930), избран в члены президиума бюро по электроизолирующим материалам Всесоюзного энергетического комитета (1931), включен в Комиссию по стандартизации научно-технических обозначений, терминов и символов при Совете труда и обороны СССР (1932). Отец Павел участвовал в первой (1929) и второй (1931) всесоюзных конференциях по электроизолирующим материалам.
Многочисленные изобретения и открытия отца Павла Флоренского в различных областях науки и техники имели важное значение в развитии народного хозяйства страны и укреплении ее обороноспособности. Но кроме конкретных изобретений П. А. Флоренскому принадлежит целый ряд эвристических идей, которые позволяют по-новому взглянуть на целые области знания и техники.
Он высказывал опасение по поводу того, какова будет судьба Земли, если появится возможность «вызвать или ускорить разложение материи», то есть атомную реакцию³⁵ . В воспоминаниях дочери О. П. Трубачевой сохранились такие слова отца Павла, относящиеся к 1925–1932 годам: «Я бы мог изобрести оружие, которое завоевало бы весь мир, – он сжал кулаки, желваки заходили так, как бывает, когда скрипят зубами, – но я не буду этого делать, нет, не буду». Это был своеобразный диалог с теми, кто хотел военным путем добиться мирового господства.
Осторожность в использовании атомной энергии была не только следствием чрезвычайной нравственной ответственности отца Павла как ученого и священника в одном лице. Она коренилась также в его учении конкретного реализма, единства духа и плоти (материи), в его понимании окружающей человека среды как пневматосферы³⁶ . Разрушая материю, человек разрушает не просто вещество, а вещество, сотворенное Творцом, «проработанное» духом человека по образу и подобию Божиего творческого акта и вовлеченное в круговорот духовной культуры.
Своим высоким нравственным и научным авторитетом отец Павел свидетельствовал о том, что культура и наука не противоречат религии и не опровергают ее, как это пытались внушить атеисты, а должны быть водителями ко Христу. «Вера определяет культ, а культ – миропонимание, из которого далее следует культура», – писал отец Павел о своих взглядах в 1927 году в энциклопедии «Гранат»³⁷ .

* * *

После издания книги «Столп и утверждение Истины» (1914) отец Павел начал разработку тем антроподицеи («оправдание человека»), то есть философского обоснования идеи совершенства и разумности человека при его наличной греховности. В отличие от теодицеи в книге «Столп и утверждение истины» антроподицея не замысливалась как единое произведение. Тематику антроподицеи составили: 1) «Чтения о культе» (1918–1922); 2) «У водоразделов мысли» (1919–1926); 3) ряд работ, посвященных философии искусства и культуры, из которых важнейшие «Иконостас» (1919–1922), «Анализ пространственности [и времени] в художественно-изобразительных произведениях» (1924–1926). Рассматривая три основных вида человеческой деятельности (сакральную, хозяйственную и мировоззренческую), отец Павел показывал онтологическое первенство сакральной деятельности – религиозного культа как единства небесного и земного, умного и чувственного, духовного и телесного, Бога и человека.
В ряде работ 1920-х годов отец Павел развивал мысль о том, что культ человека (человекобожие), не ограниченного в деятельности и правах высшими, надчеловеческими духовными ценностями, неизбежно приводит в области культуры к разрушительному смешению добра и зла, в области искусства – к культу крайнего индивидуализма, в области науки – к культу оторванного от жизни знания, в области хозяйства – к культу хищничества, в области политики – к культу личности. Отец Павел отстаивал перед секуляризованным миром существенную необходимость Православной Церкви и духовную значимость православной культуры как лучшего выражения общечеловеческих ценностей.
В 1920-е годы, в самый разгул кампании по вскрытию мощей и изъятию и уничтожению икон, отец Павел написал работу «Иконостас», в которой показал духовную связь между святым и его мощами и иконой. В работах «Иконостас» (1919–1921) и «Обратная перспектива» (1919) отец Павел убедительно доказывал онтологическое превосходство иконы над светской живописью и ее общекультурную ценность. В ответ на массовые переименования городов, улиц и даже личных имен и фамилий, особенно связанных с историей России и Православной Церкви, целью чего было приведение народа к историческому и религиозному забвению, отец Павел написал работу «Имена» (1922–1925). В ней раскрывается духовный смысл наименования, как выявления сущности личности и предмета, как способа познания законов духовной реальности.

Отец Павел и Анна Михайловна Флоренские
в Сергиевом Посаде 1932 год

Сергиев Посад,1932 год

* * *

Систематическая травля, которой отец Павел в течение пятнадцати лет (1918– 1933) подвергался за свою культурную и научную деятельность, может быть понята и оценена только в связи с тем, что эта деятельность в лагере воинствующего безбожия справедливо оценивалась как продолжение служения Церкви. Уже 18 декабря 1919 года наркомат юстиции поручил Cергиевскому политбюро установить «тщательное наблюдение» за Флоренским. В январе 1920 года Комиссия по охране Лавры, ученым секретарем которой он являлся, была расформирована, а ее деятельность представлена как контрреволюционная попытка создания «Православного Ватикана».
Следующим поводом для «критики» явилось преподавание во Вхутемасе: Флоренский обвинялся в создании «мистической и идеалистической коалиции» с В. А. Фаворским.
Наиболее жестокой и антинаучной травле отец Павел был подвергнут за истолкование им теории относительности в книге «Мнимости в геометрии» (М., 1922)³⁸ . В этой знаменитой книге отец Павел, исходя из специальной теории относительности и положений римановой геометрии, выводит возможность конечной вселенной. Хотя с точки зрения чистой математики этот вывод был «некорректен», труд отца Павла находился в русле новейших достижений науки того времени. Религиозно-философское значение этого вывода состояло в том, что Земля рассматривается не как случайная пылинка, а как центр вселенной, а человек – как средоточие творения.

Священник Павел Флоренский
Окрестности Сергиева Посада, 1932 год

Семья Флоренских
1932 год

Наконец, даже организаторская и научная деятельность П. А. Флоренского в ВЭИ была оценена статьями с характерными заголовками «Плоды махрового оппортунизма» (Н. Лопырев, Б. Иоффе // Генератор, 1931. № 4), «Против новейших откровений буржуазного мракобесия» (Э. Кольман // Большевик, 1933, № 12).
Совершенно очевидно, что судьба отца Павла была предопределена его верой во Христа и саном священника Православной Церкви, религиозно-философским мировоззрением и тем вызывающим положением «апологета», которое он занимал в обществе.
Первый арест отца Павла был произведен 21 мая 1928 года в связи с так называемым Сергиевопосадским делом. 8 июня 1928 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило: «Флоренского Павла Александровича из-под стражи освободить, лишив права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, означ[енных] губерниях и округах с прикреплением к определенному местожительству сроком на три года, считая срок с 22/5-28 года»³⁹ . Это называлось «высылка минус шесть». 22 июня Особое совещание внесло изменение в свое решение: было исключено прикрепление П. А. Флоренского к «определенному месту жительства»⁴⁰ .
Столь «легкое» наказание объяснялось тем, что во время допросов за подследственных ходатайствовала Е. П. Пешкова и достигла успеха. 14 июля 1928 года П. А. Флоренский отбыл в Нижний Новгород, но уже 31 августа, также благодаря ходатайству Е. П. Пешковой, Особое совещание при Коллегии ОГПУ пересмотрело дело № 60110 и постановило: «Флоренского П. А. досрочно от наказания освободить, разрешив свободное проживание по СССР».
16 сентября 1928 года отец Павел приехал в Москву. Вернуться в Сергиев Посад он тогда не мог, так как, несмотря на освобождение, у него в доме продолжались обыски. Обстановка в Москве в то время была такая, что он говорил Л. Жегину: «Был в ссылке, вернулся на каторгу»⁴¹ .
В ночь с 25 на 26 февраля 1933 года отец Павел был вновь арестован, когда находился на своей московской служебной квартире. Формально он был арестован как обвиняемый по делу № 2886 «О контрреволюционной национал-фашистской организации» («Партия возрождения России»)⁴² .

* * *

26 июля 1933 года тройка при ПП ОГПУ МО постановила: «Флоренского П. А. заключить в исправ[ительный] труд[овой] лагерь, сроком на десять лет, считая срок с 25/II-33 года»⁴³ . 15 августа того же года отец Павел был отправлен по этапу в восточно-сибирский лагерь «Свободный»⁴⁴ . С 1 декабря он был приписан к научно-исследовательскому отделу управления БАМЛАГа.
Г. И. Китаенко в конце января 1934 года попал на центральный распределительный пункт БАМЛАГа в городе Свободном. «Прибыв в лагерь, – вспоминал он, – я утром вышел из палатки, в которую нас водворили при пятидесятиградусном морозе, и направился к кухне за порцией баланды. Кухня представляла собой котел на колесах под открытым небом, перед которым стояла очередь, человек восемь-десять. Я встал в очередь за каким-то человеком в ватнике, валенках, шапке-ушанке. Вдруг этот человек обернулся и, радостно вскрикнув: “Георгий Иванович! И Вы здесь!” – бросился ко мне. Это был Павел Александрович. Получив свои порции баланды, мы перебросились несколькими словами (страшный мороз не дозволял долго говорить) и расстались. Павла Александровича за время моего краткого пребывания в Свободном я не видел больше, но представление об условиях его быта может дать эпизод, происшедший со мной. Всех прибывших ночью с этапом заключенных отправили в баню, затем вернули в палатку. Я лег на нары ногами к печке-буржуйке, одетый в тулуп, переданный мне моей сестрой при последнем свидании в Москве. Проснувшись утром, я не мог встать – примерз к нарам. Павел Александрович жил в одной из соседних таких же палаток и, следовательно, находился в таких же или близких к этим условиях».
Вскоре, 10 февраля 1934 года, отец Павел был переведен на Сковородинскую опытную мерзлотную станцию. Его исследования здесь заложили основы новой научной дисциплины – мерзлотоведения⁴⁵ .

В конце июля и начале августа 1934 года благодаря помощи Е. П. Пешковой в лагерь смогли приехать жена и младшие дети – Ольга, Михаил, Мария. Семья приехала не только для свидания. Духовные дочери отца Павла К. А. Родзянко и Т. А. Шауфус, бывшие сестры милосердия Красного Креста, поручили узнать у него, уезжать ли им за границу или оставаться в Советском Союзе. К тому времени они уже трижды арестовывались, в 1930– 1933 годах были высланы в Восточную Сибирь. Отец Павел благословил их отъезд, и летом 1935 года с помощью Е. П. Пешковой они выехали в Чехию.
Тогда же супруга отца Павла обсуждала с ним предложение чешского правительства договориться с правительством СССР о его освобождении из лагеря и выезде со всей семьей в Чехию. Однако для начала официальных переговоров необходим был положительный ответ самого отца Павла. Он ответил решительным отказом, просил прекратить все хлопоты и, сославшись на Апостола Павла, сказал, что надо быть довольным тем, что есть (Флп. 4, 11). Несмотря на отрицательный ответ отца Павла, Т. А. Шауфус, выехав в Чехию и работая в 1935–1938 годах секретарем президента Чехии Й. Масарика, осенью 1936 года вновь подняла этот вопрос через Е. П. Пешкову. На своей записке в НКВД Е. П. Пешкова записала: «...Была просьба Масарика, переданная мне чешским послом Славеком, о замене Флоренскому, как крупному ученому, лагеря высылкой за границу в Чехию, где он предоставит ему возможность научной работы. После моих переговоров с женой Флоренского, которая заявила, что за границу уехать ее муж не захочет, я просила лишь о освобождении Флоренского “здесь”»⁴⁶ .
Возможно, это был единственный в истории ГУЛАГа случай отказа заключенного освободиться, воссоединиться с семьей и жить в почете в благополучной стране – и он принадлежал священнику Русской Православной Церкви.

17 августа 1934 года, во время пребывания семьи в Сковородино, отец Павел был помещен в изолятор лагеря «Свободный», а 1 сентября отправлен со спецконвоем в Соловецкий лагерь. Сам он так описал этот перевод в письме из Кеми 13 октября 1934 года: «С 1-го по 12-е ехал со спецконвоем на Медвежью гору, с 12 сентября по 12 октября сидел в изоляторе на Медвежьей горе, а 13-го приехал в Кемь, где нахожусь сейчас. По приезде был ограблен в лагере при вооруженном нападении и сидел под тремя топорами, но, как видишь, спасся, хотя лишился вещей и денег; впрочем, часть вещей найдена, все это время голодал и холодал. Вообще было гораздо тяжелее и хуже, чем мог себе представить, уезжая со станции Сковородинской. Должен был ехать в Соловки, что было бы неплохо, но задержан в Кеми и занимаюсь надписыванием и заполнением учетных карточек. Все складывается безнадежно тяжело, но не стоит писать⁴⁷ . Никаких общих причин к моему переводу не было, и сейчас довольно многих переводят на Север»⁴⁸ .
15 ноября 1934 года отец Павел был направлен в Соловецкий лагерь. Этот перевод был не так случаен, как ему казалось. С 4 декабря 1933 года Соловецкий лагерь был преобразован в специальное Соловецкое лагерное отделение Беломорско-Балтийского лагеря для содержания «контингентов... по особой инструкции»⁴⁹ . За отцом Павлом была установлена постоянная слежка, и донесения о его разговорах посылались в Москву (эти донесения были подшиты к следственному делу 1933 года.).

Отца Павла направили работать на лагерный завод йодной промышленности. В эти последние годы жизни он разрабатывал основы водорослеведения. Сначала отец Павел жил в общих бараках «кремля» (так называли монастырь), в 1935 году его перевели в Филиппову пустынь, которая находилась в полутора километрах от монастыря. Здесь, на месте пустынных подвигов своего покровителя святителя Филиппа, отец Павел проходил последние этапы очищения души перед тем, как предстать перед Господом.

«Свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома ее. Внутренне сознаешь его непреложность и всеобщность, но при столкновении с действительностью в каждом частном случае бываешь поражен, как чем-то неожиданным и новым», – писал отец Павел 13 февраля 1937 года⁵⁰ .
В воспоминаниях солагерников отец Павел запечатлен как человек необычайно доброжелательный к окружающим, готовый поделиться с нуждавшимися и пайкой хлеба, и своими знаниями, а с теми, у кого открыто сердце, – словом Божиим.

Встреча отца Павла со знаменитым авиаконструктором П. А. Ивенсеном, которому было тогда двадцать восемь лет, относится, вероятно, к 1936 году. «На Соловках Ивенсен обращается к теме транспорта на воздушной подушке. Нельзя ли сделать такой вагон, чтобы опоры его не касались в движении пути, а скользили над ним, подпертые давлением воздуха? В теории все сходилось, но нужно поставить опыт, а для этого необходим компрессор. Кто-то рекомендует обратиться за помощью к “химикам” йодового завода – Флоренскому и Литвинову. На заводе перерабатывали морские водоросли для получения йода и агар-агара.
“Я тогда о Павле Александровиче Флоренском ничего не знал, – рассказывает Павел Альбертович. – На вид это был глубокий старик, который с трудом ходил. Глядя на меня сквозь очки в узкой оправе, он доброжелательно и внимательно все выслушал и сказал, что дело я затеял стоящее и что обязательно поможет мне... И действительно помог. Разыскал компрессор, который нам и предоставили для эксперимента. Эксперимент подтвердил мои предположения, но работа была вскоре прервана”»⁵¹ .
А. Г. Фаворский, который в 1936–1939 годах находился в заключении на Соловках, вспоминал в двух письмах в 1989 году: «Жили мы вместе с Флоренским не более полутора месяцев, до того дня, когда меня ночью, в ноябре 1937 года, под конвоем отвели на Секирную гору, самое страшное место на Соловках, где находился карцер для штрафников, где применяли пытки и убивали. Флоренский как-то предлагал мне позаниматься со мною, дать мне какие-то познания. Я как-то растерялся, был озадачен его вопросом. Мне, простому молодому рабочему, предлагает свои добрые услуги такой умнейший человек. Я поблагодарил его как мог... Флоренский на Соловках был самый уважаемый человек – гениальный, безропотный, мужественный, философ, математик и богослов. Мое впечатление о Флоренском, да это и всех заключенных мнение, бывших с ним – высокая нравственность и духовность, доброжелательное отношение к людям, богатство души. Все то, что облагораживает человека».
Вероятно, к этим же, последним дням относятся и воспоминания В. Павловской: «Брат Валентины Павловны, инженер-электрик по специальности, оказался в концлагере вместе с отцом Павлом Флоренским. В письмах, присылаемых сестре, он писал, что у него два отца: Павел – родной отец и Павел – духовный. Сам Владимир Павлович Павловский до лагеря был равнодушен к вопросам религии и скорее был атеистом, чем верующим. Духовный переворот произошел в лагере под влиянием отца Павла Флоренского, который многих людей там обратил на путь истинный.
Первое знакомство произошло в камере, куда В. П. Павловский прибыл после долгой дороги, усталый и истощенный. Ему отец Павел Флоренский предложил поесть, так как у него всегда были про запас сухарики и кусочки хлеба, которые им отдавались в помощь ближнему. П. А. Флоренский работал санитаром в больнице. Многих он поддерживал морально и воспитывал духовно. Его все уважали, в том числе и уголовные. Нередко, когда последние не хотели подчиняться распоряжениям начальства, П. Флоренскому удавалось их уговорить, и все обходилось благополучно. [Умер отец Павел Флоренский от истощения. Когда его выносили из больницы, чтобы похоронить, то все, бывшие на дворе, в том числе уголовные, пали на колени и сняли шапки]»⁵² .
В письмах семье из Соловецкого лагеря отец Павел упоминал об общении с «одним удмуртом». Как выяснилось ныне, это был Кузебай Герд (1898–1937), классик удмуртской литературы. Под влиянием отца Павла он в Соловецком лагере обратился к Богу, о чем писал своей жене: «Надя! Я никогда не верил в Бога, но тут поверил» (из письма внука, Н. И. Герда, от 4 февраля 1989 года).

* * *

Летом 1937 года началась реорганизация Соловецкого лагеря в Соловецкую тюрьму особого назначения. Отец Павел был вновь переведен в общие бараки, находившиеся на территории монастыря («кремль»). «В общем, все ушло (всё и все), – писал он в одном из последних писем от 3–4 июня 1937 года. – Последние дни назначен сторожить по ночам произведенную нами продукцию. Тут можно было бы заниматься (сейчас пишу письма, например), но отчаянный холод в мертвом заводе, пустые стены и бушующий ветер, врывающийся в разбитые стекла окон, не располагает к занятиям, и ты видишь по почерку, даже письмо писать окоченевшими руками не удается. Зато тем более думаю о вас, впрочем, беспокоюсь... Вот уже 6 часов утра. На ручей идет снег, и бешеный ветер закручивает снежные вихри. По пустым помещениям хлопают разбитые форточки, завывает от вторжения ветра. Доносятся тревожные крики чаек. И всем существом ощущаю ничтожество человека, его дел, его усилий»⁵³ .
Для Соловецкой тюрьмы 16 августа 1937 года был утвержден план на расстрел 1200 заключенных⁵⁴ . Согласно этому плану были заведены дела на 1116 заключенных, расстрелянных 1–4 ноября 1937 года в Сандермохе. Затем было получено разрешение на увеличение плановой цифры.
Тюремная «Справка № 190 на Флоренского П. А.» была составлена начальником Соловецкой тюрьмы ГУГБ старшим майором госбезопасности Апетером и его помощником капитаном Раевским к протоколу Особой тройки УНКВД Ленинградской области №199⁵⁵ . После общих анкетных данных и сведений об осуждении в 1933 году приводится собственно обвинение: «В лагере ведет к[онтр]-р[еволюционную] деятельность, восхваляя врага народа Троцкого». На основании обвинения тюремной «справки № 190» П. А. Флоренский был включен в «групповое» дело № 1042 14/37 года оперчасти Соловецкой тюрьмы «на 12 человек заключенных, осужденных ранее за к[онтр]-р[еволю- ционную] троцкистскую деятельность».
25 ноября 1937 года Особая тройка УНКВД Ленинградской области в составе Л. Заковского, В. Гарина и Б. Позерна, рассмотрев дело №1042 14/37 года, постановила: «Флоренского Павла Александровича расстрелять». Заседания Особой тройки происходили в Ленинграде, а отец Павел в это время находился в Соловецком лагере⁵⁶ .
2–3 декабря 1937 года в Соловецкой тюрьме был сформирован этап из 509 осужденных на расстрел, П. А. Флоренский числился под номером 368. 3 декабря этап был переправлен по Белому морю в пересыльную тюрьму Кеми и затем отправлен спецпоездом в Ленинград для размещения в тюрьме госбезопасности НКВД Ленинградской области, так называемом «Большом доме». 7 декабря вышло предписание «прибывших из Соловецкой тюрьмы ГУГБ НКВД СССР – расстрелять». 8 декабря 1937 года приговор был приведен в исполнение. Акт о расстреле был подписан комендантом УНКВД Ленинградской области старшим лейтенантом госбезопасности А. Р. Поликарповым⁵⁷ . Предполагаемое место захоронения – Левашовская пустошь, где была похоронена основная часть расстрелянных в 1937–1938 годах.
В «Завещании» своим детям, которое отец Павел составлял в 1917–1923 годах «на случай смерти», он писал:
«1. Прошу вас, мои милые, когда будете хоронить меня – приобщиться Святых Христовых Таин, в этот самый день, а если уж будет никак нельзя, то в ближайшие дни. И вообще прошу приобщаться вскоре после смерти моей чаще.
2. Обо мне не печальтесь и не скорбите по возможности. Если вы будете радостны и бодры, то мне этим доставите успокоение. Я всегда буду с вами душею, а если Господь позволит – буду часто приходить к вам и смотреть на вас. Но вы уповайте на Господа и на Его Пречистую Матерь и не печальтесь.
3. Самое главное, о чем я вообще прошу вас, – это чтобы вы помнили Господа и ходили пред Ним. Этим я говорю все, что имею сказать. Остальное – либо подробности, либо второстепенное. Но этого не забывайте никогда»⁵⁸ .

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Принципиальная, главная ошибка («Логика» Аристотеля).
² Священник Павел Флоренский. Детям моим... М., 1992. С. 279.
³ См.: Игумен Андроник (Трубачев). Из генеалогических разысканий о роде Флоренских // Энтеления. Кострома. 2003. № 3. С. 5–7; 2004. № 8. С. 5–25; 2006. № 10 (в печати).
⁴ См.: Акопян Г. А., Осипов В. К. Гюлистан. Страницы истории. Ростов-на-Дону, 1998; Акопян Н. Г., Акопян Г. А., Осипов В. К. Властители Гюлистана. Генеалогические исследования. Ростов-на-Дону, 1999.
⁵ Флоренский П. А. Автобиография [1927 г.] // Наше наследие, 1988. С. 75.
⁶ Священник Павел Флоренский. Детям моим... С. 126.
⁷ Иеродиакон Андроник (Трубачев). Основные черты личности, жизнь и творчество священника Павла Флоренского // Журнал Московской Патриархии, 1982, № 4. С. 13.
⁸ Священник Павел Флоренский. Детям моим... С. 145.
⁹ Там же. С. 211–212.
¹⁰ Там же. С. 215–216.
¹¹ См.: Демидов С. С. Из ранней истории Московской школы теории функций // Историко-математические исследования. Вып. 30. М., 1986. С. 124–130.
¹² См.: Павел Флоренский и символисты / Сост. Е. В. Иванова. М., 2004.
¹³ Там же. С. 515.
¹⁴ См.: Иеродиакон Андроник (Трубачев). Епископ Антоний (Флоренсов) – духовник священника Павла Флоренского // Журнал Московской Патриархии, 1981, № 9–10.
¹⁵ См.: Троице-Сергиева Лавра и Россия // Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырех томах. Т. 2. М., 1996. С. 352–353.
¹⁶ См.: Соль земли, то есть Сказание о жизни старца Гефсиманского скита иеромонаха Аввы Исидора, собранное и по порядку изложенное недостойным сыном его духовным Павлом Флоренским // Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырех томах. Т. 1. М., 1994. С. 571–637.
¹⁷ См.: Кулигина А. П. А. Флоренский // Православные священники – собиратели русского фольклора. М., 2004. С. 212–236; Флоренский П. А. Собрание частушек Костромской губернии Нерехтского уезда. Издание Костромской губернской ученой архивной комиссии. Кострома. 1909.
¹⁸ См.: Ныне и присно. Русский журнал для чтения. 2006, №3/4. С.171–177.
¹⁹ Проповедь «Вопль крови» не была связана с деятельностью «Христианского братства борьбы», в которое входили тифлисские (В. Эрн, А. Ельчанинов) и московские (В. Свентицкий, С. Булгаков) друзья П. А. Флоренского. Указания некоторых исследователей о принадлежности П. А. Флоренского к «Христианскому братству борьбы» ошибочны.
²⁰ Священник Павел Флоренский. Столп и утверждение Истины. М., 1914. С. 3.
²¹ Там же. С. 5.
²² Вступительное слово пред защитою на степень магистра книги «О духовной Истине» (М., 1912), сказанное 19 мая 1914 года // Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырех томах. Т. 2. М., 1996. С. 137.
²³ Игумен Андроник (Трубачев). Священник Павел Флоренский – профессор Московской Духовной Академии и редактор «Богословского вестника» // Богословские труды. Сб. 28. М., 1987. С. 297.
²⁴ Иеродиакон Андроник (Трубачев). Основные черты личности, жизнь и творчество священника Павла Флоренского... С. 15.
²⁵ Игумен Андроник (Трубачев). Голубка моя бедная...// Литературный Иркутск. 1989. Октябрь. С. 14.
²⁶ Лосев А. Ф. Имя. СПб., 1997. С. 496-497.
²⁷ Более подробно см.: Игумен Андроник (Трубачев). Таинство Священства в судьбе отца Павла Флоренского // Ныне и присно. Русский журнал для чтения. 2006, №3/4. С. 96.
²⁸ Протоиерей Сергий Булгаков. Священник о. Павел Флоренский // П. А. Флоренский. Pro et contra. Антология. Изд. 2-е. СПб., 2001. С. 394– 395.
²⁹ Игумен Андроник (Трубачев). Священник Павел Флоренский – профессор Московской Духовной академии и редактор «Богословского вестника» // Богословские труды. Сб. 28. М., 1987. С. 304.
³⁰ См.: Игумен Андроник (Трубачев). Февральская революция и Октябрьский переворот // Энтелехия. Кострома, 2000, № 2. С. 54–66.
³¹ Протоиерей Сергий Булгаков. Священник о. Павел Флоренский // П. А. Флоренский. Pro et contra. Антология. Изд. 2-е. СПб., 2001. С. 398.
³² См.: Игумен Андроник (Трубачев). Судьба главы преподобного Сергия // Журнал Московской Патриархии. 2001. № 4. С. 33–52; Митрополит Волоколамский Питирим. Русь уходящая. Рассказы митрополита. М., 2004. С. 149– 150.
³³ См.: Трубачева М. С., [Трубачев А. С.]. Из истории охраны памятников в первые годы Советской власти. Комиссия по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой Лавры в 1918–1925 годах // Музей. Сб. 5. М., 1984.
³⁴ См.: Флоренский П. А. Вопросы электроматериаловедения во Всесоюзном электротехническом институте (ВЭИ) // Социалистическая реконструкция и наука. 1932. Вып. 8.
³⁵ См.: Флоренский П. А. Запасы мировой энергии // Электрификация. 1925. № 1. С. 15.
³⁶ См.: Письмо П. А. Флоренского В. И. Вернадскому 21 сентября 1929 года // Богословские труды. Сб. 24. М. ,1983. С. 230–231.
³⁷ Флоренский П. А. [Автореферат] // Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырех томах. Т. 1. М., 1994. С. 39.
³⁸ См.: Половинкин С. М. Реальность 1920– 1930-х годов и «Мнимости в геометрии» священника Павла Флоренского // Энтелехия. Кострома, 2000, № 2. С. 67–77.
³⁹ П. А. Флоренский. Арест и гибель. Уфа, 1997. С. 52–53.
⁴⁰ Там же. С. 182.
⁴¹ П. А. Флоренский. Pro et contra. Антология. Изд. 2-е. СПб., 2001. С. 167.
⁴² Обзор следственного дела предполагается представить в отдельной публикации.
⁴³ Архив УФСБ РФ по г. Москве и Московской области. Д. № 212727. Л. 619.
⁴⁴ За время лагерной жизни отец Павел постоянно писал семье (сохранилось 150 писем). По цензурным соображениям, а также чтобы не травмировать семью и сохранять бодрое мировосприятие, отец Павел ничего не пишет об ужасах лагерной жизни. Обо всем, что касается Церкви, отец Павел пишет иносказательно: Высшая Воля (вместо Бог), Воплощение (вместо Воплощение Христово), постоянно думаю о вас (вместо молюсь), «я принимал удары за вас, так хотел и так просил Высшую Волю» (вместо принес себя в жертву, молился Богу), «сижу и думаю, что вы сегодня, вероятно, собрались все вместе» (вместо «сегодня Пасха и я молитвенно с вами»), «пишу 20-го и, следоват., вспоминаю Посад» (вместо: сегодня день Святой Троицы) и т. д. Причины иносказательности – в особой слежке за отцом Павлом и в его нежелании открывать свой внутренний мир чужим глазам. Письма представляют собой смиренное самосвидетельство исповеднического пути и уникальный источник по православной педагогике.
⁴⁵ См.: Быков Н. И., Каптерев П. Н. [Флоренский П. А.]. Вечная мерзлота и строительство на ней. М., 1940.
⁴⁶ ИМЛИ РАН, архив А. М. Горького, фонд Е. П. Пешковой, био, 20-2-55 кн. п. 1892. Сведения в НКВД о Флоренском П. А., л. 2.
⁴⁷ Имеется в виду – ходатайства об освобождении.
⁴⁸ Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырех томах. Т. 4. М., 1998. С. 139.
⁴⁹ Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1923–1960. Справочник. М., 1998. С. 162– 164, 394–397.
⁵⁰ Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырех томах. Т. 4. М., 1998. С. 664–665.
⁵¹ Яковенко М. Подземные, земные и небесные творения Ивенсена // Наука и жизнь, 1991, № 9. С. 21.
⁵² Хотя последние данные фактически неправильны, но они чрезвычайно характерны в передаче того глубокого благоговения, которым было окружено имя отца Павла в лагере.
⁵³ Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырех томах. Т. 4. М., 1998. С. 705–706.
⁵⁴ Там же. С. 777.
⁵⁵ Ленинградский мартиролог (1937–1938). Т. 4. СПб., 1999. Ил. № 141.
⁵⁶ П. А. Флоренский. Арест и гибель. Уфа, 1997. С. 135–136. Уже подготавливая повестку протокола № 199, В. Н. Гарин наложил на «Справке № 190 Флоренского П. А.» резолюцию: «ВМН. В. Гарин. 23/XI».
⁵⁷ П. А. Флоренский. Арест и гибель. Уфа, 1997. С. 138. Архив УФСБ РФ по г. Москве и Московской области, № 212737. Л. 694.
⁵⁸ Священник Павел Флоренский. Детям моим... С. 440.

Игумен Андроник (Трубачев)

Источник: Журнал Московской Патриархии, 2007, № 2.